Завтра в России

Тополь Эдуард Владимирович

Глядя на Гусько, но думая уже о чем-то своем, Стасов негромко спросил у жены:

– Где она?

– Я же говорю: в девятнадцатом. Но они меня не впустили даже!..

Стасов разом отстранил от себя жену, как отодвинул. Одним прыжком запрыгнул на высокую гусеницу танка и в следующее мгновение уже исчез в башне. И, практически без промедления, танк взревел двигателем, задним ходом рванул из цеха, вылетел во двор, резко затормозил одной гусеницей, разворачиваясь на ходу, и, выбросив через выхлопные горловины облака копоти, на предельной скорости помчался к заводской проходной, к ее стальным воротам. Это произошло так быстро, что никто не успел ни крикнуть,

ни рвануться следом. Даже вахтер, от безделья игравший у ворот с собакой, не успел среагировать – не только не преградил дорогу танку, но и сам не отпрянул в сторону. Танк, на ходу разворачивая свою пушку назад, пронесся в миллиметре от лица вахтера, собака чудом выскочила из-под гусениц, а танк всем своим сорокатонным весом с ходу саданул в стальные ворота проходной, вышиб их, несколько метров проволок их на себе, но сбросил на крутом повороте и понесся дальше по улицам.

– Эй, куда?! – запоздало заорал вахтер, зачем-то дал из автомата очередь в воздух и побежал в свою будку звонить по телефону и поднимать тревогу. Но Стасов, конечно, не видел всего этого. Его руки вмертвую сжимали рычаги управления, нога выжимала педаль газа на максимум, а глаза видели только дорогу – обледенелую мостовую, шарахающиеся в стороны машины с испуганно орущими водителями, изумленно застывших на тротуаре пешеходов… детей – девочку, замершую на перекрестке… еще одну девочку со школьным ранцем за спиной… и еще одну – с детскими санками и куклой в них…

Да, из десятков проносящихся мимо фигур взгляд Стасова выхватывал в эти минуты только детские, девчоночьи…

Некрашеный, со свернутой назад пушкой и разбитыми фарами, тяжелый танк «Т-90», последнее слово советской техники, мчался по промороженным улицам, ревя двигателем, коптя шлейфом черного газа, бряцая незакрытым люком башни, кроша гусеницами лед и слабый асфальт мостовых, сгибая на поворотах телефонные будки и почтовые ящики, не обращая никакого внимания на светофоры и чудом избегая лобовой встречи с ошалело гудящими встречными машинами. Вот наконец Гагаринский проспект, за ним улица Степана Разина и чуть дальше – Кирпичный проезд, где находится 19-е отделение милиции.

Вымахнув в Кирпичный проезд, Стасов сузил глаза. Двухэтажное побеленное здание райотдела милиции стояло в глубине проезда, за высоким штакетником забора. От милиции навстречу танку катила голубая милицейская «Волга», из ее открытых окон милиционеры палили по танку из пистолетов – им, конечно, уже позвонили по телефону, предупредили. Танк не отвечал на эту стрельбу – он был, конечно, без боезапаса. Просто Стасов, не сбавляя скорости, вел танк навстречу «Волге» – лоб в лоб. Но водитель «Волги» избежал лобового тарана, вильнул в сторону и наверняка проскочил бы мимо, если бы танк не взял влево. Левой гусеницей танк зацепил заднее крыло «Волги», и машина отлетела в сторону и влипла в телеграфный столб.

А танк промчался дальше и остановился, задрав пушку над штакетником забора. За забором, в окнах райотдела милиции, стояли мильтоны и палили по танку из пистолетов. Пули тукали по танковой броне, как орехи, но наушники стасовского шлемофона заглушали звук. Сжав зубы, Стасов дал полный газ. Танк разнес забор, как бумажную препону, и, не сбавляя скорости, ринулся вперед, к зданию райотдела милиции. Стасов уже видел, как в окнах испуганно отшатнулись искаженные страхом лица милиционеров, и вдруг… Танк умолк и замер, как подстреленный влет.

Стасов в недоумении и горячке дернул рычаги управления, и только после этого его глаза увидели стрелку датчика топливных баков. Стрелка лежала на нуле, ниже

красной отметки… Стасов вспомнил, что четверть топливного бака – запас, положенный для проверки танка, – он сжег на танкодроме, и еще чудо, что горючки хватило докатить сюда, до Кирпичного проезда. Впрочем, об этом Стасов уже не думал. Увидев, что горючее кончилось, он рывком выбросил себя из открытого люка башни и сразу, в тот же миг, своим былым армейским инстинктом послал тело назад, за танк. Теперь, сняв шлемофон, он хорошо слышал и чувствовал то, что не испытывал уже девять лет: гул пистолетных выстрелов, присвистывающее дзыньканье пуль о стальную броню танка.

Милиционеры беспрерывно палили из окон райотдела милиции по танку, не зная, что эта страшная сорокатонная машина, способная простым тараном обрушить все их здание, уже мертва. Лежа за танком, Стасов в бессилии царапал руками грязный смерзшийся снег. Но что в конце концов ему от них нужно? Дочку! Увидеть дочку! И как можно быстрей! Не вставая, Стасов снял с себя бушлат, свитер и, наконец, белую хлопчатобумажную майку. Мороз был под тридцать градусов, но он не ощущал холода. Поискав по сторонам глазами, он подтянул к себе срубленную стрельбой ветку, привязал к ней свою белую майку, выставил ее на ветке из-за танка.

Две пули тут же пробили майку, но затем стрельба прекратилась. Стасов подождал немного, выставил из-за танка телогрейку и замер в ожидании – будут стрелять или нет?

– Давай, давай! Выходи! – крикнул ему из окна первого этажа начальник райотдела милиции капитан Беспалов. Но на всякий случай капитан держал пистолет на весу, в вытянутых через окно руках.

Подняв в левой руке ветку с белой майкой, Стасов, голый до пояса, вышел из-за танка и впервые увидел их всех – чуть не весь личный состав 19-го райотдела милиции, сорок семь сержантов и офицеров, сорок семь пистолетных стволов, направленных на него изо всех окон этого белого двухэтажного здания. Разбитые окна, дыры в белой штукатурке и языки черной копоти, тянувшиеся по стене от двух милицейских «Волг», сгоревших подле здания, были результатом утренних событий, неизвестных Стасову.

Недоумевая – что же здесь произошло? – и хрустя ботинками по битому стеклу, Стасов взошел на крыльцо райотдела милиции. Здесь, из соседних с дверью окон, на него были в упор наставлены штук двадцать пистолетов, и один из них был пистолетом капитана Беспалова. До дула этого пистолета было не больше двух метров, а до узких глаз капитана – два с половиной. Лицо капитана было сплошной белой маской, и только глаза были видны на этом лице – серые, как ножи. Стасов уперся взглядом в эти глаза и сказал:

– Где моя дочь?

– Давай, давай, заходи! – Беспалов показал пистолетом на дверь. – Заходи, поговорим.

– Где моя дочка? – повторил Стасов. Он все еще был голым до пояса, но по-прежнему не ощущал мороза.

Беспалов не ответил. Он отошел от окна в глубину дежурной комнаты, подошел к двери и распахнул ее прямо перед Стасовым.

– Заходи!

Стасов снова посмотрел ему в глаза, отшвырнул в сторону ветку со своей майкой и шагнул в дверь. И в тот момент, когда его тело пересекло порог, два дюжих милиционера бросились на него с боков. Легко, потому что Стасов не думал сопротивляться, они заломили ему руки за спину и с профессиональной сноровкой защелкнули на них стальные американские наручники – с самозатягивающимся замком: чем больше будет барахтаться или вырываться арестованный, тем туже будут врезаться в его запястья эти замечательные наручники, скопированные тульскими мастерами с американского образца.