«Зайцем» на Парнас
Шрифт:
За все время короткого свидания Ксения лишь раз обратилась к нему:
— Как живете, Юра?
— Я-то что, — заторопился он. — Мне ничего не делается. Вы вот поправляйтесь.
Не дослушав, Ксения вновь чуть повернула на подушке голову к подруге. И Юрий стал ругать себя за дурацкий ответ. Подчеркнул свое бычье здоровье, лишний раз напомнил, что она пережила.
Медсестра сказала, что пора уходить, Юрий все время терзался, как передать принесенные покупки.
— Я вот тут, Ксения, — забормотал он. — Кое-что вам…
Он торопливо
— Да вы что, Юрий? Тут бригаду можно накормить.
Он и обрадовался и смутился.
— Это и все. Только еще селедка копченая.
Впрочем, Ксения уже отвернулась.
— Заберите. У меня совсем нет аппетита.
По больничному двору Майя и Юрий шли молча.
— Сильно ее перевернуло? — у ворот заговорила Майя, заглядывая ему в лицо. — Не ожидали? Я с лечащим врачом говорила. От удара в голову только шрамик останется, да и то под волосами, незаметно. Душевное потрясение — вот главное. Что пережила, когда защищалась от этих паразитов. Хорошо, люди помогли. Опоздай — Ксения могла бы с ума сойти или вообще не выжила.
В больнице было два приемных дня: четверг и воскресенье. В них Юрий и стал навещать Ксению. Вскоре его узнали врачи, медсестры, сиделки. К девушке вообще приходило много народа: из комитета комсомола, из цеха, друзья, знакомые. Тумбочка ее была заставлена большими, душистыми букетами, а соседский мальчишка принес щегла в клетке: «Пускай поет». Завком обещал ей бесплатную путевку в дом отдыха на Черноморском побережье.
С Юрием заговаривали о Ксении и знакомые и малознакомые люди, передавали привет. В цехе около него однажды остановился Валерий Чавинцев. Склонившись над станком, Юрий следил за работой резца, снимавшего длинную стружку, что, свиваясь, валилась на пол.
— Как здоровье твоей девушки?
Тон у Валерия был сердечный, сочувственный.
— Поправляется.
— Жалко, меня тогда в лесу не было. Этот, с усиками, еще раз вытянул бы ноги.
— Ничего. Куницын и его дружки свое получат. Забрали третьего, и тот во всем признался. Дело в суде.
Как ни странно, отношения между Чавинцевым и Юрием стали искреннее, лучше. Произошло это без всякого усилия со стороны Юрия. Видя, что тот ему больше не мешает, Чавинцев проникся расположением к своему бывшему сопернику. По цеху прошел слух, что Антонина Полькина согласилась выйти замуж за Валерия и они готовятся к свадьбе.
— В случае, если куницынские дружки повиснут, — сказал Чавинцев, — позови. Мы их с тобой в один раунд уложим.
И отошел к своему станку.
В середине августа Ксению наконец выписали из больницы: врачи установили ей домашний режим. Юрий явился на другой день утром. Еще с крыльца он услышал нежные, словно бы трепещущие звуки старенького пианино: это Ксения играла
Окно в комнате было открыто. За ним в тени садика тихо шелестела листьями давно обломанная сирень, смутно пахло оранжевыми ноготками с грядки. Поздняя, долго не высыхавшая роса еще блестела на лепестках. Ксения повернулась к нему от пианино вместе с круглым вертящимся стулом.
— Опять приношение? — укоризненно всплеснула она руками, видя, что Юрий кладет на стол пакет. — Я ж вам запретила!
— Это яблоки, — оправдываясь, сказал он. — Из Лебедяни. Коричневые. Вы их только понюхайте, слаще меда.
— Не коричневые, а коричные. От слова «корица».
Он с радостью увидел, что Ксения явно пошла на поправку: вот поучает. Кожа лица ее порозовела, пушистее стали белокурые волосы, которые теперь не закрывал бинт повязки, а главное, ожил, потеплел, наполнился интересом к жизни взгляд серых чистых глаз.
Юрий в безмолвии остановился посреди комнаты, чуть разведя руки, показывая, как он рад видеть ее такой. Ксения поняла его, улыбнулась благодарно, с оттенком торжества.
— Ну… здорово! — все-таки не удержался он.
— Дома и стены помогают.
Из соседней комнаты выглянула Анна Демидовна с засученными по локоть руками в мыле, — она, видно, стирала.
— А, это наш Юра? — сказала она ласково. — Ты к нам, как на дежурство.
— Надоел? — Посмотрел он, однако, не на хозяйку дома, а на Ксению.
Ксения засмеялась, чуть покраснела и повернулась с круглым стулом к окну.
— Ну, ну, посидите, скоро Майечка придет, — сказала Анна Демидовна. — Арбузы в ларек привезли, побежала в очередь.
Она скрылась в кухне.
За окном с клена пролетел ранний пожелтевший лист. На нем примостился крошечный белый паучок, и волнистая ниточка радужно блеснула в ясном воздухе.
— Вот и лето проходит, — негромко сказала Ксения. — Пропал учебный год. Возьму отпуск, уеду в Богаевку на арбузы. Мама, конечно, заохает: «Кожа да кости! Плюнь, Ксюшенька, на проклятый город. Я тебя откормлю». Ну да я всегда умела на своем настоять. А осенью начну заниматься. Уж как следует подготовлюсь к следующим экзаменам.
— Вместе будем, Ксения. Поможете?
Не отвечая, она смотрела в окно на синее-синее небо над садиком, на осыпанную плодами верхушку яблони, на невысохшие от росы листья в тени. Слова у нее были грустные, а взгляд радостный, восхищенный, взгляд человека, вновь вернувшегося к жизни.
— Что ж, — сказала она, не оборачиваясь. — Охотно помогу, Юра. Будем заниматься вместе.
«Замечталась, — подумал Юрий, любуясь девушкой, присаживаясь сбоку пианино, чтобы не помешать. — О чем, узнать бы! Может, своего Васю вспомнила? Письмо прислал. Вот укатит домой в Богаевскую, а вернется ль? Что, если махнет в Воронеж учиться? Или переедет в Москву, а то в какой другой город? Узнай, что за планы в этой умной голове. Я ведь — друг. Всего-навсего друг».