Зазеркальная империя. Гексалогия
Шрифт:
– Что это? – не понял тот. – Ах, это!.. Не извольте беспокоиться, сударь мой. Все под контролем.
Он снова уселся в свое кресло и скрестил на столе руки:
– Вот мы и подошли, – несколько грустно, даже печально, проговорил он, – к самому главному…
21
Дверь, как оказалось, скрывавшаяся за портьерой в том самом углу, где Саша полагал подслушивающие устройства, распахнулась. В кабинет вошел высокий худощавый человек в темном, с лицом сухим и неприветливым, как у английских дворецких в плохих телепостановках.
– Сидите, – жестом приказал он не подниматься поручику, сделавшему движение поприветствовать новое лицо, судя по той бесцеремонности, с которой появилось, – высокого ранга. – Федор Михайлович,
– Действительный статский советник, товарищ министра иностранных дел,[97] граф Аристарх Львович Дробужинский, – торжественно произнес жандарм, и чиновник величаво склонил голову. – Поручик Третьего Отдельного драгунского полка в составе Запамирского экспедиционного корпуса, граф Александр Павлович Бежецкий. Прошу любить и жаловать.
– Видите, – произнес дипломат, после крепкого рукопожатия тоже усевшийся в кресло, но не рядом или напротив Саши, а сбоку, заняв таким образом позицию между собеседниками. – Ваш полный титул длиннее моего, а по дворянской иерархии мы совсем рядом. Так что попрошу без чинов. Зовите меня просто Аристархом Львовичем, а я вас буду звать Александром Павловичем.
Покончив с представлением, товарищ министра сразу взял быка за рога:
– Федор Михайлович, как я вижу, уже ввел вас кратенько в курс дела. Поэтому я не буду тратить время на пространные отступления. На сегодняшний день, как вы понимаете, ситуация в Афганистане находится вне нашего контроля.
Полковник чуть поморщился – он, видимо, хотел бы избежать таких резких формулировок – но Дробужинский даже не подумал смутиться или поправиться. Напротив, он окинул жандарма таким ледяным взглядом, что тот предпочел принять самый отсутствующий вид.
– Повторяю, – надавил дипломат. – Положение в Афганском Королевстве больше не контролируется Российской империей. Запамирский корпус, находящийся там, играет роль пожарной команды, вынужденной малыми силами тушить пожар, охвативший одновременно весь город. И увеличение его численности за счет частей, расквартированных в Туркестане и Северо-Западной Индии, проблемы не решает. Дипломатические миссии и представители Иностранной коллегии министерства иностранных дел[98] прилагают титанические усилия, чтобы хотя бы частично восстановить «статус кво», но большая их часть пропадает втуне, поскольку в Королевстве царит полная анархия. Людей, облеченных формальной властью, – множество, но власть эта сплошь и рядом не выходит за пределы дворцов, охраняемых ордами вооруженных до зубов головорезов. А между этими дворцами – сотни верст кровавого вакуума власти, где автомат или нож – и суд, и власть, и закон в одном лице.
Лишь один человек на всю страну сейчас реально может повлиять на ситуацию. Свергнутый король Махмуд-Шах. Но он оскорблен, обижен и не желает вести никакого диалога. Ни с нынешней местной властью, ни с нашими эмиссарами, ни с международными посредниками, в коих, как выяснилось, недостатка нет. Еще пару недель назад положение казалось нам безвыходным. То есть выход, конечно, есть – выход есть всегда, и именно за него ратуют горячие головы в Генеральном штабе и ближнем окружении Императора: полномасштабная оккупация страны такими силами, которые потребуются, разделение страны на губернии, отстранение короля и местных феодалов от власти и замена их подданными Империи во главе с Наместником из числа великих князей… Словом, превращение Афганистана в очередную провинцию России, но по самому жесткому варианту. В активе – ликвидация так называемого «Памирского коридора», соединяющего Туркестан с индийскими владениями, в обмен на полноценные границы Империи вплоть до Индийского океана, прирастание Российской территории афганскими землями, а населения – еще двадцатью пятью миллионами подданных. Короче говоря – сиюминутное решение проблемы, на которую ранее отводились десятилетия.
– А в пассиве? – не удержался Александр.
– В пассиве, – благосклонно кивнул ему граф, – совершенно сейчас не нужная Империи, еще не совсем оправившейся от Южно-Китайского кризиса, малая война. Не конфликт, не замирение, а именно война, причем с перспективой растянуться на долгие годы. Уже сейчас, через какой-то
– Не может быть, – ахнул поручик, вспомнивший ряды цинковых гробов в чреве «Пересвета». – Может быть, десятками? Я читал…
– Это информация не для печати, – отрезал дипломат. – Я мог бы назвать вам точную цифру, но, во-первых, не имею права разглашать эту информацию, а во-вторых, не могу физически – она постоянно изменяется. Каждый день гибнет на поле боя и умирает от ран в госпиталях множество ваших, поручик, товарищей. Во избежание панических настроений в Империи принято решение о цензуре данных о наших потерях. Но долго продолжаться это не может. Война в Афганистане, развязанная по глупости одних и из-за попустительства других – вас, Александр Павлович, я в виду под «другими» не имею, тут отчасти есть и моя вина, и Федора Михайловича, и множества других – становится слишком расточительной для России. Как в человеческом плане, так и в финансовом. А главное – политическом, поскольку играет на руку недоброжелателям Империи по всему миру… Но, – он поднял вверх худой узловатый палец, – повторяю, что выход есть.
– Какой? Вы же говорили, что свергнутый король не желает вступать ни в какие переговоры.
– Я бы не сказал, что ни в какие… – осторожно заметил Федор Михайлович, тут же награжденный за этот демарш яростным взглядом Дробужинского.
– Федор Михайлович прав, – снова повернулся он к Бежецкому. – Мы потерпели неудачу в подборе персоналий, с которыми Махмуд-Шах согласился бы вести переговоры, но сам он не считает их невозможными. Хотя и не горит желанием давать нам подсказку. Вы ведь хорошо знаете экс-короля по службе в Кабуле. Охарактеризуйте его, пожалуйста, в двух словах.
– В двух словах?.. – Как на экзамене, Саша поднял глаза к потолку, пошевелил губами… – В двух словах… Это очень умный, благородный и честолюбивый человек, – выпалил он. – И все эти качества замешаны в нем в равных долях, так что ни одно не может одержать верх.
«Экзаменаторы» переглянулись.
– Браво, пять баллов, – несколько раз свел вместе сухие ладони Аристарх Львович, имитируя аплодисменты. – Хотел бы я видеть вас в числе своих слушателей…
– Граф преподает в закрытом учебном заведении, совместно курируемом обоими нашими ведомствами, – поспешил пояснить жандарм. – И не без успеха, замечу.
– Оставьте, полковник, – отмахнулся Дробужинский, но было видно, что ему приятно это слышать. – Я весьма посредственный учитель. Прежде всего потому, что не могу посвятить этому достаточного времени. Боюсь, что мои студенты так и останутся недоучками, – соизволил граф пошутить.
– Как вы верно подметили, – продолжил он, – Махмуд-Шах честолюбив и умен. Поэтому он всегда стремился к трону Афганистана и стремится сейчас. Но отлично понимает, что, даже если ему удастся сплотить вокруг себя какое-то число верных сторонников, вернуть власть он не сможет. Самое большее, на что его гипотетическая армия способна – вылазки против российских войск и войск Ибрагима Второго, попытки склонить на свою сторону губернаторов провинций и прочая партизанщина. Даже если он воспользуется помощью Британии, Турции и Магрибинских султанатов, которая сейчас, уверен, ему предлагается весьма усиленно, то это лишь затянет кровавую междоусобицу. И ему не хуже всех нас понятно, что единственной силой, которая сможет вернуть ему корону, является именно та, что эту корону отняла – Российская империя. Но одновременно он человек благородный. Простить предательство ему трудно, да и сподвижники его, которые после переворота лишились постов, чинов и недвижимости, а многие – и близких, не поймут. Ну, и человеческое тут не на последнем месте – он просто боится западни, которую ему могут подстроить под предлогом переговоров. Ведь это не старый битый горный волк вроде Хамидулло, за которым гонялись и армия покойного короля, и наши спецслужбы… Да вы это знаете – зачем я вам рассказываю? – граф кивком указал на орден на груди Бежецкого. – Это вчерашний принц, изнеженный и непривычный к походам и конспирации. Ручаюсь, что ему плохо и трудно в горах, и он с радостью бы пообщался с парламентером, но никому не доверяет.