Здесь и сейчас
Шрифт:
Итан сжимает мне руку.
Я сама удивляюсь: с чего это вдруг ударилась в воспоминания. Надо же, помню такие подробности. Память – это как глубокий колодец, и не знаешь, что там есть, пока не опустишь в него ведро и не поднимешь полное на поверхность.
– И главное, все это было в порядке вещей, вот в чем штука. Такое случалось везде, каждый день. Жизнь продолжалась, и никто не знал, чья очередь следующая, мамина, папина или моя. Оглядываясь назад, я вижу полную картину трагедии, но сейчас все кажется дурным сном. Было ли это только начало? Или уже конец? Смерть поджидала тебя каждую минуту, но в
– Господи… – шепчет Итан.
– Когда появлялись первые симптомы чумы, к зараженному человеку нельзя было прикасаться. Надлежало срочно отправлять его в карантин, а мертвые тела как можно скорей уничтожать. Еще до того, как вирус стали переносить комары, заразиться можно было при непосредственном контакте с больным. – Я говорю быстро, боясь, что если остановлюсь хоть на секунду, то не смогу продолжить. – Люди боялись появляться в публичных местах, прикасаться друг к другу, некому стало заботиться о больных. Наш сосед, врач, – один из немногих, кто выжил; наверное, у него был иммунитет. Он забрал моего братика-младенца, чтобы тот умер у него на дворе с десятками других. А я была против. Мне казалось диким, что наш ребенок умирает неизвестно где, рядом с чужими людьми. Я побежала за соседом и отняла у него ребенка. Мне тогда было восемь лет. Поэтому Рем остался у нас и умер у меня на руках. И мне было абсолютно все равно, что я тоже могла умереть.
Итан смотрит на меня во все глаза, впитывает каждое мое слово, качает головой:
– Значит, ты не заразилась.
– Нет. Бедняга-сосед все-таки через месяц умер, но я оказалась невосприимчивой к вирусу. В тот вечер, когда я держала на руках ребенка, меня укусил комар. Но я никому не сказала, просто стала ждать смерти. Может быть, даже хотела умереть. Но вот не умерла…
Итан сидит, опустив голову. Лицо печальное.
– А мой брат Джулиус умер.
Поднимаю голову, гляжу на небо, где в свете фонарей на пляже тускло мерцают звездочки. Все, хватит об этом, больше не могу. Раздраженно смахиваю слезинки.
– Когда мне хочется себя помучить как следует, я вспоминаю улыбку Рема в тот день, когда он заразился.
Итан качает головой:
– А зачем тебе хочется мучить себя?
Тут уж за ответом я не лезу в карман:
– Затем, что я здесь, а он нет. Затем, что я живая, а он умер.
Глава 16
Я принимаю горячий душ. Чищу зубы до ослепительного блеска. Наслаждаюсь простыми удовольствиями, которые получаешь от вымытых волос и новенькой, с иголочки, одежды. Наконец я выхожу из ванной комнаты, завернувшись в полотенце. Итан на мгновение обнимает меня за талию.
– У меня в ушах больше нет ни песчинки, – заявляю я.
Он смеется, но я вижу, что сейчас он старается быть со мной особенно деликатным. Рассказанная мной история произвела на него впечатление.
Итан уже успел соорудить себе на дурацком диванчике постель из простыни, подушки и одеяла.
– Он разве не раскладывается?
– Оказалось, что нет. Да ничего, все нормально, – весело
Это не диван, это какая-то… какое-то кресло на двоих. Я довольно высокого роста, а Итан еще выше. Чтобы на нем устроиться, ему придется сложиться вдвое.
– Ты уверен, что сможешь тут спать?
– Абсолютно. Никаких проблем.
– Помню, спать сидя у тебя тоже получилось без проблем.
Итан снова смеется и отправляется в ванную. Слышу, как он яростно трет щеткой зубы.
Выключаю верхний свет. Снимаю полотенце, надеваю чистые майку и трусики. Откидываю покрывало, залезаю под одеяло. Свежий пододеяльник и простыни белые как снег. Я поворачиваю на подушке голову и, наслаждаясь великолепным зрением, гляжу сквозь открытую балконную дверь: где-то там должен быть виден кусочек океана.
Из ванной в одних трусах выходит Итан. Выключает последнюю лампочку, и я с состраданием слушаю, как он пытается устроиться на крохотном диванчике.
Лежу и думаю, что сказать. Приподнимаюсь на локте:
– Слушай, после всех моих рассказов у тебя не отпало желание спать со мной на одной кровати?
Он пулей вскакивает со своего пыточного приспособления:
– Ты еще спрашиваешь!
Я приподнимаю край одеяла, Итан забирается ко мне и накрывает меня своим телом. Никогда не ощущала ничего более приятного.
– После того, что я тебе рассказала, мы ведем себя легкомысленно, Итан Джарвс, – шепчу я ему в щеку.
– О-о-о… Ну пожалуйста…
– Нет, или отправляйся обратно на свой диван.
– О жестокая девчонка! Ну ладно… что с тобой поделаешь.
Но руки продолжают шарить по моему телу, изучая его дюйм за дюймом, залезают под майку.
– Итан, – угрожающе шепчу я и кладу ладони поверх его любопытных пальчиков. – Если это значит вести себя легкомысленно, то что же такое близость?
– Я как раз собирался тебе это продемонстрировать.
Только не смеяться.
– Марш обратно на свой диван!
– Ну хорошо, хорошо…
Я просыпаюсь с первыми лучами солнца. Стараюсь насладиться этой минутой как можно дольше. Как много раз я просыпалась по утрам с тяжелым грузом утраты на душе, с неизбывной печалью в сердце. Но это утро для меня несет только радость. Я трогаю волосы Итана, вдыхаю запах его тела, вижу веснушки на его плече, ощущаю его ноги, сплетенные с моими. Не хочу расставаться, не хочу, чтобы это кончалось, не хочу жертвовать даже капелькой этой радости.
А как же тогда в туалет сбегать? Сил нет терпеть. Осторожно освобождаюсь, выпутываюсь из его рук и ног. К счастью, насчет поспать Итан не дурак, пушкой не разбудишь. Сижу на краешке кровати еще секундочку, любуюсь его позой: он свободно раскинулся по всей ширине. Ничего не могу с собой поделать, дотрагиваюсь до него – сейчас это можно. С каким трудом отрывается от него мое тело.
Иду в ванную комнату, чищу зубы. Потихоньку достаю из сейфа газеты и сажусь прямо на пол возле застекленной балконной двери, где светлее всего. Беру номер за завтрашний день, перечитываю первую статью о гибели Моны Гали, потом другие из этого раздела. В одной пишется о трагической автомобильной катастрофе под Оссинингом, где погибли мужчина и двое его детей, в другой о пожаре в частном доме в Монтклере.