Здесь и сейчас
Шрифт:
Как бы найти номер телефона водителя из Оссининга? Позвонить и сказать все, что я знаю, нельзя – он, конечно, не поверит ни единому слову, – зато можно придумать какой-нибудь хитрый способ, чтобы заставить его нынче вечером за руль не садиться. Можно даже вообще не звонить ему. Проткнуть шину, например, или напихать сахару в бензобак. В общем, взять все в свои руки.
А как быть с людьми, у которых сгорел дом? Можно анонимно сообщить об опасности короткого замыкания в доме, чтобы вызвали пожарного инспектора. По телефону можно
Я неожиданно становлюсь вигилантом, одной из отряда комитета бдительности, участвую в борьбе с будущими преступлениями и несчастьями, звездой своего еще не прогремевшего на всю страну комикса.
И естественно, вспоминаю о четвертой заповеди. Она считается наиболее серьезной и строгой. Советники не часто о ней говорят, но она почему-то обладает большим значением, чем другие заповеди.
Переворачиваю последнюю страницу, где мелким шрифтом напечатаны некрологи. В некоторых кратко описывается жизнь умершего или обстоятельства его смерти, но в большинстве лишь даты жизни и смерти и имена ближайших живых родственников. Умершие главным образом старики, вероятно обремененные болезнями, чью смерть предотвратить невозможно. Но не только…
Кружится голова, когда думаешь о своем нынешнем могуществе: ведь столько людей можно спасти от безвременной смерти, предотвратить трагедию, вмешаться в критическую ситуацию и перенаправить ход событий в другую сторону.
Наверняка в мире происходит много других несчастий, не столь серьезных, не влекущих за собой гибель людей, но все равно достаточно существенных, и можно было бы совсем чуть-чуть склонить чашу весов и предотвратить какой-нибудь инцидент, устранить затруднение. Но подобных случаев, я думаю, в газетах не печатают.
Веду пальцем по списку смертей, про самых юных покойников печатают внизу. «2 января 1996 – 17 мая 2014». Глаза мои спотыкаются на этой дате. Сердце сжалось. Веду палец к колонке слева. «Итан Патрик Джарвс, возлюбленный сын». Отрываю глаза от газеты. В глазах темнеет. Куда девалось мое прекрасное зрение? Туман, ничего не вижу. Этого не может быть.
Гляжу через комнату на этого возлюбленного сына, любимого друга и обожаемого возлюбленного, раскинувшегося на кровати, где мы только что спали вместе, загорелого, сильного и здорового, насколько может быть таковым возлюбленный.
«Нет, этого не может быть!»
Снова гляжу в газету, надеюсь на этот раз прочитать что-то другое, но нет, там напечатано то же самое. «Итан Патрик Джарвс, возлюбленный сын». Которого пережили и сестра, и родители.
Глаза наполняются слезами. Сердце рвется из грудной клетки, как пойманная птичка.
Итан что-то бормочет во сне, дрыгает ногой и сбрасывает простыню.
Я вскакиваю, зажав в руках газету. Стараясь производить как можно меньше шума, крадусь в ванную комнату, надеваю шорты и выхожу из номера. Направляюсь к лифту. Зрение все
Крепко сжимая газету, выхожу из вестибюля и направляюсь к пляжу. Иду к небольшому холмику перед самой водой. Еще рано, и пляж пуст, если не считать чаек, копошащихся в переполненных мусорных баках.
Складываю газету несколько раз, чтобы не унесло ветром. Мне все еще кажется, что я ошиблась: сейчас открою еще раз и не найду там ничего про «возлюбленного Итана Патрика Джарвса».
Но еще не поздно. Ничего еще не случилось. Это всего лишь один из вариантов будущего, а таких вариантов бесконечное множество. Но нет, он не станет нашим вариантом. Не верю.
Вопреки моему неверию, мозг работает как сумасшедший. Как он умер? Какова причина смерти? В тот же день, что и Мона Гали. Значит ли это, что обе смерти как-то связаны? Ведь будущее, описанное в этой газете, не обязательно будущее того времени, в котором я существую сейчас. Меня тогда здесь еще не было, как и моего отца. Здесь еще нет возможности, что мы с Итаном вмешаемся в ход событий с целью предотвратить чье-то убийство.
Тот вариант будущего, где 17 мая гибнет Итан, ко мне не имеет никакого отношения. А к Моне Гали? Ведь он ее хорошо знает. И часто бывает в ее лаборатории.
Ах, если бы побольше информации! Других газет из будущего у меня нет, можно было бы что-то перепроверить. Как прикажете расследовать смерть человека, если ничего еще не произошло?
А это еще что? Я плачу? Слезы текут по щекам, капают на сложенную газету, капают на руку.
Неужели судьба повернулась против меня и заберет у меня человека, которого я люблю больше жизни?
Я долго сижу на берегу, гляжу на воду, пока наконец не появляется Итан. К тому времени глаза мои успевают высохнуть.
– Чего так рано вскочила? – прокурорским тоном спрашивает он. – Думаешь, приятно просыпаться, когда тебя нет рядом? – Он спохватывается и сам смеется над своими словами. – Прости! Просто успел уже привыкнуть к тебе.
Я встаю и храбро обвиваю руки вокруг его шеи. Впрочем, чего тут храбриться, просто я не хочу, чтобы он видел мое лицо.
– Ну рано, а что такого? – спрашиваю я. – Не хотела тебя будить.
Итан целует меня в шею и за ухом, а потом, совсем осмелев, прямо в губы.
– Я же тебе говорил. – Он произносит это, слегка задыхаясь. – Никакого вреда для здоровья я не ощущаю. В жизни не чувствовал себя лучше.
Я улыбаюсь. Хочу, чтобы он видел, как я счастлива.
– Я просто так сказал, не обращай внимания, – говорит Итан.
Сейчас, о чем я ни подумаю, хочется плакать.
– Между прочим, здесь с утра открыт буфет со шведским столом. Хочешь, сходим? – Итан произносит это с таким видом, будто выиграл миллион.
– Пошли, – отвечаю я.
Я все еще боюсь, что Итан посмотрит мне в глаза и поймет, что творится у меня на душе.