Здесь мертвецы под сводом спят
Шрифт:
Короткие взъерошенные волосы, стрижка боб – она напомнила мне одну из тех знаменитых женщин-авиаторов в старых новостных лентах, но без ощущения злого рока, нависавшего над многими из них.
Она помахала, и камера отодвинулась, чтобы сфокусироваться на двух маленьких девочках, изо всех сил махавших в ответ и поднимавших ладони, видимо, прикрывая глаза от солнца.
Фели и Даффи – в возрасте примерно семи и двух лет.
Когда Харриет осторожно спустилась с крыла, я в первый раз увидела ее выступающий живот. Хотя он был частично скрыт ее летной амуницией,
Эта выпуклость под ее брюками – это я!
Как удивительно – одновременно присутствовать при этой сцене и не присутствовать, будто ассистент на шоу фокусника.
Что я почувствовала? Замешательство? Гордость? Счастье?
Ничего подобного. Лишь осознание горького факта, что Фели и Даффи разделили тот далекий солнечный день вместе с Харриет, а я нет.
Теперь крупный кадр, как приближается отец, видимо, он вышел из дома. Он бросает застенчивый взгляд и чем-то поигрывает в кармане жилета, а потом улыбается в камеру. Эту сцену, по-видимому, снимала Харриет.
Быстрая перемена места действия: теперь на заднем плане Фели и Даффи барахтаются, словно уточки, у берега декоративного озера, а отец и Харриет, которых снимает кто-то еще, устраивают пикник на ковре перед Причудой. Это сцена, которую я рассматривала в лаборатории.
Они улыбаются друг другу. Он отворачивается, чтобы что-то достать из плетеной ивовой корзины, и в этот самый момент она становится смертельно серьезной, поворачивается к камере и произносит пару слов, артикулируя их с преувеличенной старательностью, как будто дает кому-то инструкции сквозь оконное стекло.
Я оказалась застигнута врасплох. Что сказала Харриет?
Вообще я первоклассный чтец по губам. Я обучилась этому искусству самостоятельно, сидя за завтраками и обедами и затыкая уши пальцами, а потом используя ту же технику в кино. Я сиживала на единственной в Бишоп-Лейси автобусной остановке, заткнув уши ватой («Доктор Дарби говорит, что у меня ужасная инфекция, миссис Белфилд») и расшифровывая разговоры ранних пташек, отправлявшихся за покупками на рынок в Мальден-Фенвике.
Если только я не ошибаюсь, Харриет произносит: «Сэндвичи с фазаном».
Сэндвичи с фазаном?
Я остановила проектор, нажала кнопку перемотки и снова посмотрела эту сцену. Причуда и ковер. Харриет и отец.
Она снова произносит эти слова.
«Сэндвичи с фазаном».
Она выговаривает слова так четко, что я почти слышу звук ее голоса.
Но к кому она обращается? Она и отец явно перед камерой, а кто же за ней?
Что за невидимый третий участник присутствовал на этом давнем пикнике?
Мои возможности узнать ограничены. Фели и Даффи – Даффи уж точно – были слишком малы, чтобы помнить.
И вряд ли я могу спросить у отца, не рассказав, что нашла и проявила забытую пленку.
Я предоставлена сама себе.
Как обычно.
– Фели, – сказала я, остановив ее посреди второй части Патетической сонаты Бетховена, Andante cantabile.
Когда Фели играет, любое вмешательство приводит ее в бешенство,
– Что? – рявкнула она, вскакивая на ноги и захлопывая крышку рояля. Раздался приятный звук: что-то вроде гармоничного мычания, довольно долго отдававшегося эхом в струнах рояля, – будто Эолова арфа, на чьих струнах, по словам Даффи, играл ветер.
– Ничего, – ответила я, делая такое выражение лица, будто меня обидели, но я смирилась. – Просто я подумала, что ты можешь захотеть чашечку чаю.
– Ладно, – продолжила Фели. – К чему ты клонишь?
Она знала меня так, как волшебное зеркало знает злую королеву.
– Ни к чему не клоню, – сказала я. – Просто пытаюсь быть милой.
Я вывела ее из равновесия. Видно по ее глазам.
– Ну, хорошо, – неожиданно сказала она, воспользовавшись возможностью. – Я не откажусь от чашечки чаю.
Ха! Она думает, что победила, но игра только началась.
– Ее величество желает чашку чаю, – сказала я миссис Мюллет. – Если бы вы были так любезны приготовить его, то я бы отнесла сама.
– Конечно, – ответила миссис Мюллет. – Я в два счета сделаю.
Миссис М. всегда говорит «в два счета», когда она раздражена, но не хочет этого показывать.
Фели уже опять вернулась к сонате Бетховена. Я молча поставила чайник на стол и села прямо, вся внимание, сдвинув колени и скромно сложив руки – копируя жену викария Синтию Ричардсон.
Я даже несколько чопорно поджала губы.
Когда Фели закончила, некоторое время я сохраняла почтительное молчание, считая до одиннадцати, – отчасти потому, что это мой возраст, а отчасти потому, что одиннадцать секунд кажутся мне идеальным соотношением между восхищением и нахальством.
– Фели, мне в голову пришла мысль… – начала я.
– Как оригинально, – перебила она меня. – Надеюсь, ты ничего не сломала.
Я пропустила ее слова мимо ушей.
– Ты когда-нибудь думала о том, чтобы играть для кино? Вроде «Краткой встречи» или Варшавский концерт в «Опасном лунном свете»?
– Возможно, – ответила она с некоторой мечтательностью, забыв свой недавний сарказм. – Возможно, однажды меня пригласят.
Единственным профессиональным выступлением Фели во время фильма были бестелесные руки в так и не законченном фильме Филлис Уиверн, несколько сцен из которого были сняты в Букшоу, перед тем как звезда, так сказать, плохо кончила.
Я знала, как разочарована тогда была Фели.
– Некоторым людям везет настолько, что их снимают в кино еще детьми. Они говорят, что так у них вырабатывается намного больше уверенности в себе. Эйлин Джойс [9] говорила об этом на «Би-би-си».
9
Эйлин Джойс (1914–1991) – знаменитая английская пианистка.