Здесь песок чище

Бетанкур Луис Адриан

— Я о них думаю. Давай не ждать самого плохого, любой исход будет иметь для нас положительные последствия. Не сомневайся в этом, Уго Гаскон".

ТРОЕ С "МОЕЙ МЕЧТЫ"

Тони, засунув руки в карманы, сказал с удовлетворением:

— Я рад, Чино, по-настоящему рад.

Хотя Чино ничего и не говорил и ничем не похвалялся, выражение его лица было довольным. Однако у Тони были и кое-какие сомнения. Все ли он делает откровенно? Не пойдет ли на обман, чтобы сохранить дружбу?

Чино улыбнулся, словно отгадал мысли Тони.

— Я совсем не обманываю тебя. Раньше я стремился стать участником всяких приключений вместе с твоим дядей, но теперь отказался от этой мысли. Приключения

меня не интересуют. Если у меня ничего не получится с рыболовным промыслом, кое-кто мне дорого заплатит. Ты знаешь, кого я имею в виду.

— Нет, все будет хорошо.

— Надеюсь.

Что-то привлекло их внимание внизу, на реке. Они посмотрели туда. На семнадцатой улице поднимался мост, чтобы пропустить участников спортивных соревнований по парусному спорту. Тони чувствовал, как внутренне он восхищается Чино. Сейчас, как никогда, ему хотелось, чтобы Чино понял всю ту неприязнь, которую он питает к "кубинским делам" своего дяди. И теперь он сказал напрямую, без оглядки, словно старшему брату, что давно уже мечтал сделать:

— Послушай, Чино, я уехал оттуда из-за сумятицы, только из-за сумятицы. Все в моей семье подталкивали меня, всегда приводили в качестве примера дядю. Он был для меня героем, а я не имел практически никакого жизненного опыта. Ты помнишь наши споры о причинах побега? Помнишь, что я тогда говорил? Ну-ка, скажи.

— Ты был как одержимый со своим дядей. Это как навязчивая идея. Ты столько говорил о своем дяде, что и меня заразил. И меня тоже, представляешь? Я решил: поеду, а там устроимся с помощью твоего дяди. А теперь ты сам настаиваешь на том, чтобы я изменил свое отношение к нему. Сейчас мы должны согласиться, что он плохой.

— По крайней мере, для меня. Я все представлял себе иначе, по-другому. И как видно, во всем ошибался — как по поводу того, что осталось там, на Кубе, так и в отношении тех условий, с которыми пришлось столкнуться здесь, хотя родственники утверждали обратное.

— Не слишком ли быстро произошла в тебе эта перемена? Я помню, когда ты только приехал, дядя встретил тебя, как ты и ожидал. Он пришел с Насарио очень озабоченным. Они всем интересовались, сделали все, чтобы нас побыстрее перевели оттуда. Дядя часто обнимал тебя и выглядел довольным, радостным. Он все говорил: "Мой племянник, черт возьми, как ты меня обрадовал!" А однажды, когда тебя не было дома, он рассказывал, что ты хороший парень, что он собирается убедить тебя уехать на Багамские острова не для участия в специальном рейде ЦРУ, а для ловли лангустов. И тогда я понял, что ты произвел на него хорошее впечатление, а сейчас ты это отрицаешь.

— От моего дяди, да и от Соединенных Штатов в целом я ждал несколько большего, чем "добро пожаловать" на словах да "как хорошо, что вы приехали!". Со мной происходит то же, что и с другими кубинцами, которые хотят вернуться обратно. Они сыты по горло этой жизнью. Это ведь произошло не только с Марвином. Я думаю, и тебя ждет то же самое. Но у каждого свое мнение.

— Я что-то не пойму, чего же ты ждал от своего дяди, от Соединенных Штатов и в чем тебя обманули. Если ты думал, что тебя будут встречать с фанфарами и фейерверком… Ведь ты здесь не первый. А сейчас здесь много таких конкурентов. Даже странно, как нам удалось разместиться в Майами.

— Послушай, Чино, в жизни много прекрасных вещей. И самое прекрасное — это доверие к людям, а еще — свобода. Ты живешь свободно, и тебя ни в чем не подозревают. Мы уже говорили об этом. Другими словами, нам не нужно думать о том, что кому-либо может прийти в голову поставить рядом скрытые микрофоны, чтобы узнать тему нашего разговора.

— Скрытые микрофоны теперь есть у всех, ими играют даже дети.

— Я не терплю недоверия. Если я все оставил там для того, чтобы приехать сюда и начать новую жизнь, то мне должны доверять. Если мне не верят, значит, я ошибался.

— Те, кого направляет сюда кубинская контрразведка, тоже оставляют там и дом и семью. И что же, им тоже должны доверять?

— В ЦРУ должны уметь различить, кто из контрразведки, а кто нет.

— Вот тут-то они

и опираются на технические средства. Но ты свободен предложить шефу ЦРУ, чтобы он действовал более тонкими методами.

— Кто-нибудь, видимо, уже говорил ему об этом.

— Почему ты жалуешься на микрофоны? Тебе их ставили?

— А кому нет?

— Я уверен в том, что мне их не ставили. Зачем?

— Они их ставят всем. Всем! Американцы — любители всяких рекордов. И в этом они тоже чемпионы.

— И когда же ты стал жертвой?

— Мы стали.

— Мы?

— Когда только прибыли. Мы приехали, полные иллюзий. Я верил всему — их цветным иллюстрированным журналам, их фильмам. Эх, дружок! А здесь увидел совсем другое. Ты что, забыл, как нас встретили? Отношение как к собакам, собачья кормежка, ужасное обращение, даже смотрели на нас как на животных. Я не знаю английский, но то, что они говорили, звучало для меня как оскорбление. А когда нас допрашивали? Меня просто оскорбляли. Только потому, что я ответил на все вопросы, касающиеся вооружения, я попал в Опа-Лока…

— Я тоже там был.

— Тебе понравилось?

— Я и раньше думал, что в Соединенных Штатах нам будет нелегко. Им нужны гарантии. Ну а что касается допросов, то я не вижу для них никакой необходимости использовать подслушивающие устройства.

— В Опа-Лока со мной обращались как с агентом Кастро и вели подслушивание. У меня есть доказательства. Однажды меня оставили в комнате, где я чего-то ждал. Туда же привели мексиканца, которого задержали без документов. Мы разговорились, но чувствовали себя довольно неловко. Учитывая все, что нам пришлось перенести. Тогда, в беседе, я и сказал мексиканцу, что не все здесь так хорошо, как говорят за рубежом, и, знай я это раньше, я бы не решился убежать. Все это слово в слово высказали мне потом в Опа-Лока. Ты представляешь? Каким же нужно обладать хладнокровием, чтобы спокойно выслушивать это!

— Но ведь все уже позади, мы устроились. Разве не этого ты хотел?

— Дядя говорит, что он должен был вмешаться и что он взял меня под свою ответственность. Но он это сделал только из родственных чувств. Он мне тоже не доверяет — мало ли что может случиться, а еще потому, что в Опа-Лока никто не попадает по собственному желанию.

— Да, этого я не знал.

— А теперь знай. И еще, когда я приехал к ним в дом, тетя была в очень стесненном положении — она должна была рожать, но было что-то не в порядке. Я не знаю точно, но якобы ожидались тяжелые роды, и нужно было оказать ей специальную помощь, а для этого требовались деньги. Дядя уже истратил все свои сбережения, и они оказались в критической ситуации. Вместо того чтобы пойти к врачу, они не придумали ничего лучшего, как завести спор из-за денег. Я этого не понимал, не мог понять и наконец не выдержал и взорвался. Ну, понимаешь, сказал им то, что думал. Пожалуй, это было моей ошибкой. Но что я мог поделать? В такие минуты не думают о последствиях. Я им сказал: "Как же вы здесь отстали! На Кубе никто не умрет, если у него нет денег, и тем более если необходимо обратиться к врачу или получить лекарство. А если тяжело заболел, то единственное, что нужно, — это быстро лечь в больницу, независимо от того, коммунист ты или нет. И тебя, черт возьми, никто не спросит, есть ли у тебя деньги и являешься ли ты сторонником социализма!" И тут началось такое! Дядя пришел в ярость, забыл о родах и закатил истерику. Именно тогда он высказал мне все, что касается Опа-Лока, а до этого он об этом молчал. Теперь уж у него были все основания подумать, что я коммунист и не зря со мной столько возились. Поселиться же в квартире, где живет служащий ЦРУ, для меня — отличное укрытие. Родство для него ничего не значит. Просто из-за меня его еще никто не ругал. А то бы он давно уже избавился от моего присутствия. Он все говорил, что ему очень дорого досталось то положение, которое он занимает. Если бы этого не удалось добиться, то ему пришлось бы выполнять рабский труд на какой-либо фактории или стать мойщиком посуды, а тетя умерла бы с голоду. Затем мне пришлось и еще кое в чем разочароваться. Лучше и не рассказывать этого.