Здесь песок чище
Шрифт:
— Дело в том, что беженцы чувствуют себя не изгнанниками, а эмигрантами.
— Да, это действительно так, Гусман. Но что значит один доллар для равнодушного человека?
Чино, стоявший рядом, взял бон "Альфы-66". У него был всего один доллар.
— Пользуясь предоставленной мне возможностью, я передаю вам… Вы меня об этом не просили, но кто-то оставил здесь свой бон.
Еще одно крепкое рукопожатие.
— Вы меня, надеюсь, понимаете? Каждый должен заниматься своим делом. Таким людям, как Прио, необходимо постоянно напоминать, что по их вине осталось на Кубе. Что же касается меня, то я буду неустанно искать путь к сердцам кубинцев.
Насарио
— Тем не менее вы с присущим вам спокойствием, — сказал Негрин, стараясь подчеркнуть авторитет своего шефа, — ежедневно стучитесь в двери этих забывчивых людей, чтобы напомнить им об их долге.
— Кто-то же должен это делать. Миссия довольно неприятная, неблагодарная.
— Но вы уже сказали, — напомнил Чино, — что она необходима.
— Хотя находятся еще люди, которые обзывают нас мошенниками, чтобы оправдать свою скупость. Ну, ничего не поделаешь, такова жизнь. Христа тоже заставили страдать и надели на него колючий венок.
Через очки смотрели усталые глаза Насарио. Он переводил взгляд с одного гостя на другого, пытаясь определить, какое впечатление произвели на них его слова.
Гусман утвердительно кивнул головой, а Чино смотрел понимающим взглядом. Гусман наконец представил его:
— Насарио, это наш друг, Чино.
— Очень рад, а вас не нужно представлять. Кто вас не знает? Меня зовут Хосе Сантос, ваш покорный слуга.
— Я тоже рад; действительно, пожалуй, не стоит долго представлять нас друг другу, потому что, я уверен, Гусман тебе уже рассказал все необходимое обо мне. Что касается тебя, то мы о тебе тоже уже говорили. Верно, Негрин? Таким образом, здесь нечего много говорить. В моем лице вы имеете друга, кубинца, который хочет вернуться на новую Кубу. Кроме того, я знаю, что Гусман умеет выбирать себе друзей, которые, как правило, становятся и нашими друзьями, а говоря в более широком плане, друзьями "Альфы".
— Совершенно верно, я тоже так думаю.
Человечек, стоявший позади, бросился за стульями. У стула Гусмана оказалась сломанной одна ножка. Случайно ли? Или этим Насарио хотел еще раз подчеркнуть свою бедность?
— Да, сеньор Сантос, мы здесь уже говорили о тебе много. Такие люди, как ты, мне нравятся, потому что они не боятся никаких трудностей. Для тебя не существует препятствий. Так ведь? Ты умеешь рыбачить, фотографировать, водишь автомобиль.
— Мне всегда нравилось познавать новое.
— На Кубе ты был рыбаком?
— Нет, я был всего лишь рыболовом-любителем. Это было не основное мое занятие, но когда я выходил в море, то возвращался не с пустыми руками.
— Не слишком ли много скромности за этими словами? Мне говорили, что ты отличный моряк.
— Это преувеличение. На Кубе я много рыбачил в прибрежной зоне. Затем с этим стало все труднее и труднее. Вы понимаете?
— Ты научился всему самому необходимому, чтобы доставить сюда катер?
— Это все разговоры. Так же, как пришел сюда я, мог бы сделать любой. Многому пришлось научиться на переходе. Уже здесь, в Соединенных Штатах, мне повезло: один настоящий моряк научил меня правилам навигации. Это Маркес. Вы его знаете?
— Хуан Батиста Маркес?
— Да, сеньор, он самый. Я прибыл с Кубы вместе с его племянником. Понимаете, бак, который у нас на катере использовался для питьевой воды, мы взяли в доме Маркеса на Кубе. Вы нас помните? Вы еще были в службе иммиграции, интересовались нами и помогли
— Да, конечно, теперь я начинаю припоминать. Я сопровождал Маркеса, который приходил туда за своим племянником.
— Там нас представили.
— Конечно, я многих знаю. Иногда со мной здороваются на улице, а я не знаю, что сказать.
— Естественно, если все вас знают, то вы не можете знать всех.
— Значит, ты тоже друг Маркеса!
— Конечно, и я ему очень благодарен за все то, чему он меня научил в море.
— Если он был твоим учителем, я не сомневаюсь, что ты настоящий моряк. Ты что, думаешь по-прежнему выходить в море?
— По мере возможности. Для меня море имеет особое значение. Оно буквально притягивает меня. Тот, кто с ним познакомился по-настоящему, уже не может расстаться.
— А зачем тебе расставаться с морем?
— Есть причины.
— Здесь нам кое-что непонятно в твоем поведении. Пожалуй, мы еще мало знаем тебя. Гусман, например, тебя понимает. А другие нет. Другие думали так: ты многим пожертвовал, чтобы приобрести катер и броситься в эту золотую багамскую реку, — дело вполне объяснимое. Но почему, едва достигнув намеченной цели, ты возвратился на берег?
— Видите ли, Насарио, несколько минут назад вы сами делили кубинцев, которые прибыли сюда, на две категории — изгнанников и эмигрантов. Я здесь не для того, чтоб отращивать живот, и не затем, чтобы с головой уйти в какое-либо процветающее дело. Я не эмигрант, приехавший, чтобы заработать. Я политический беженец. Конечно, мне нужно как-то зарабатывать себе на жизнь. Но промысел у Багамских островов слишком отдаляет меня от моей цели. Я знаю, это нелегко объяснить, и может показаться, что здесь нет никакой логики. Я видел группу людей, которые стреляли друг в друга только затем, чтобы завладеть местом ловли лангустов. Но я ни разу еще не видел, чтобы кто-нибудь спорил из-за места высадки военной экспедиции для борьбы с коммунизмом на Кубе. Обдумав это, я решил, что если буду продолжать свое дело на Багамах, то окажусь еще дальше от моей родины. А какое имеет значение, поймут меня или нет! Достаточно того, чтобы я сам это понял.
В третий раз к Чино протягивалась правая рука Насарио. Однако Чино, взволнованный разговором, не ожидал этого и не успел заранее протянуть свою. Тогда главарь антикоммунистов встал, подошел к нему и импозантно заключил его в свои объятия, как это делал в лучшие времена в ходе своих политических кампаний. Довольный Гусман наблюдал за этой сценой, а человечек, присутствовавший при этом, взволнованно развел руками.
— Я тебя понимаю, парень! Как не понять? Я уже говорил об этом. Верно, Гусман? Другие в это время занимаются накопительством. А следовало бы спросить их, почему они скрывают свое истинное благосостояние? Мне уже нужно было бы спросить. Наживают себе состояние под прикрытием какого-нибудь дела, совершенно не заботясь о том, какие трудности и лишения испытывает при этом Куба. Я объяснял это людям! Верно, Гусман?
Негрин подтвердил это, кивнув головой. Андрес Насарио снова положил свои руки на клавиатуру старой пишущей машинки "Ундервуд", вздохнул и приготовился печатать:
— Ты достаточно вдохновил меня, чтобы закончить это письмо.
Он привычно взмахнул руками, подобно опытному пианисту, и из-под резинового валика машинки пошел текст:
"…пусть твои деньги воодушевляют патриотов на новый освободительный крестовый поход, тех, кто прибыл сюда, думая не только о личных прибылях, но и о том, чтобы вернуться к своей нации…"