Здесь живут люди
Шрифт:
Тот летний день был светлым и солнечным. Открывшаяся передо мной с высоты холма чудная панорама делилась плавной линией горизонта на две примерно равные части: внизу живописное колдовство ярких красок земли, а вверху – небо, огромное, необъятное небо! Редкие белые облачка только усиливали величину голубого купола. Как же здесь, возле Кунишного, широко и просторно! Сколько света и воздуха! Это же просто невыносимый простор, когда сама душа из тела выпрыгивает, просясь разгуляться от края до края, где границ не видать. И нигде на земле, кроме как в этой точке планеты, нет такого, уму не постижимого ощущения пространства, когда кажется, что до космоса рукой подать. Эх,
То необъятное, пронизанное солнцем пространство, что ощутил, охватывало меня всего и рождало в груди что-то жизнерадостное, светлое и природно-дикое – хотелось подобно энергичному и весёлому дикарю подпрыгнуть, потрясти копьём и первобытно испустить торжествующий вопль, чтобы своим криком разодрать горло и напрячь легкие: «Й-и-э-эх! Ого-го-го-о-о!!! Ого-го-го-о-о!» Этим диким воплем выразить избыток сил и подтвердить: «Я есть! Я здесь!!!».
Простор, свобода, беспредельность, ни пут, ни границ – всё это можно почувствовать тут в одно мгновение и замереть от необычного, почти сумасшедшего порыва… захлопать крыльями и взлететь в голубую высь, наполненную золотыми лучами солнца. Только в этом месте земли возникает такое жгучее желание броситься в небо и кувыркаться, летать, плавать, радостно и счастливо визжать в небесном необъятном царстве, как визжат пацанята, купаясь летом в пруду и блестя на солнце мокрыми загорелыми плечиками. Именно тут, в этом необузданном просторе, чувствовалась раскованность, энергия, полнота сил, желание жить и такая свобода, какую только можно вообразить. И приходило понимание, насколько человеку тесен город, как большие здания психологически давят, искривляют человека, не дают расти – город сковывает хуже смирительной рубашки. А здесь, возле Кунишного, раздолье просто удивительное – взлететь хочется от избытка пространства и воли.
С холма, где мы оказались, взгляд летел далеко-далеко, не встречая преград, туда, где круглая земля за горизонтом заворачивается вниз. И оттого, что и справа, и слева, и перед, и позади земля дугой опускается к другим странам, что ниже Кунишного, возникало стойкое ощущение, что и этот холм, и само село расположено на самой макушке большого земного шара. Яркие краски, плодородие, невыразимый простор, лучи солнца, чистота и свежесть воздуха, полнота жизни. Ах! Поцелуй Бога! И да будет так!
3
Мою глубокую очарованность Кунишным и окрестностями прервал водитель автобуса.
– Можно ехать, – объявил он студентам, вытирая тряпкой тёмные промасленные руки. Шофёр был доволен, что починил поломку, справился и что до конца выполнит миссию по доставке студентов в конечный пункт назначения. Мы вошли в салон, и автобус тронулся. Уже подъезжая к самому селу, я увидел дорожную табличку, обозначающую название села крупным словом «КУНИШНОЕ». Ничего необычного – такие таблички везде есть у населённых пунктов, – но на той же табличке, ниже названия, кривовато было написано рукой пацана: «Здесь живут люди».
Фактически, как позже осознал, в Кунишное я влюбился с первого взгляда. Село – моя любовь и моя боль. Но тогда я ещё не знал, что село станет большей частью моей судьбы, частью меня. Фраза пацанёнка на табличке при въезде «Здесь живут люди» мне запомнилась; она казалась многозначительной, глубокой, и мне уже тогда, при первом знакомстве с селом, захотелось узнать, что за люди живут на этой благословенной земле. По мере знакомства и с людьми, и с местными обычаями я всё больше и больше понимал, что народ здесь своеобразный, незаурядный, интересный, особенный или «кряжистый», по словам мудреца Мошки.
Потом, в разные годы,
Наша студенческая экспедиция «за старыми песнями» состояла из руководителя Светланы Николаевны, строгой, властной, невысокого роста женщины и четырнадцати студентов: двенадцать девочек и двух парней, я и Артём. На нашем факультете в университете всегда девчонок было больше, чем парней, поскольку в гуманитарную сферу ребята идут не столь охотно, чем в сферу естественнонаучную.
Светлана Николаевна писала диссертацию, изучая обычаи и диалекты, не первый раз была в Кунишном, а потому поселилась на время у Марфы Семёновны, своей давней знакомой. Нас же, студентов, руководитель устроила в местную школу, летом пустующую. Девчонки заняли большой светлый класс, расстелив прямо на полу выделенные им матрасы и бельё, а для нас, двух ребят, выделили через коридор от класса подсобку в той же школе. Но нам с Артёмом селиться вместе с девчонками было не резон. Нет, уединиться с красавицей в отдельном уголке никто из нас не против, но жить совместно со студентками, пусть в соседнем помещении, видеть их быт, их не совсем чистые вещи, их заспанные по утрам лица, развешанное бельё на верёвочках, их «девчачью прозу», по выражению Артёма, нам не улыбалось – не хотели ранних разочарований. С разрешения нашего руководителя мы вздумали снять жильё у кого-нибудь из сельчан по приемлемой цене.
Нам повезло. Не тем повезло, что мы тут же нашли себе комнату (в селе это не так-то легко), а тем, что встретили на дороге суховатую, чуть согнутую старостью, но шуструю бабку, которую звали, как я позже узнал, Варвара Капустиха. Она словоохотливо вступила с нами в разговор, и нам показалось, что эта бабка всё обо всех знает в селе, этакое ходячее справочное «политбюро». Мы почтительно с ней поздоровались, выказывая ей всяческое уважение, и на наш вопрос «Не сдаёт ли кто жильё?» баба Варя охотно подсказала, что на соседней улице возле колодца есть дом с железной крышей, а у дома – ворота с цветочком. Там живёт в одиночестве дед Мошка. «Тот сда-аст!», – вроде как неодобрительно протянула Капустиха и, торопясь, проворно зашагала дальше. «Ишь, сколько энергии у бабули!» – воскликнул Артём, восхищаясь.
Мы нашли дом у колодца и ворота с цветочком и уже хотели было стучаться, как спохватились: мы не знаем, как обращаться к хозяину. «Мошка» – это, скорее, местное прозвание деда, а как его по имени-отчеству? Мы, приезжие, не могли себе позволить простецкого обращения с незнакомым кунишником. Потоптались у ворот и у проходящей мимо бабы спросили:
– Простите, а как зовут деда Мошку?
– Дед Мошка, – был ответ.
– Нет, по имени-отчеству?
– Да его всю жизнь кличут «дед Мошка», – пояснила она, а на её лице появилось глупое недоумение, будто она впервые задумалась, а как в самом деле звать деда?
Из затруднений бабу вывел подошедший к нам плотный мужик средних лет с короткой густой бородой и с большими, чуть навыкате глазами. (Людей с такими глазами в селе называли «лупатыми», и у подошедшего к нам мужика было прозвище «Лупа», но об этом я потом узнал).
– В чём дело, хлопцы? – бодро спросил бородач.
– Как звать деда Мошку?
– А-а, вы не местные… То-то я смотрю. А откуда? Вы что ль старые песни собираете? В Москву едут за новыми песнями, а в Кунишное – за старыми. Старина ценится, и это правильно, в старине – истина!