Здравствуй, Артем!
Шрифт:
— Ладно, Артем! — сказал Арсентьев, криво улыбаясь. — Что мы, клоуны, веселить этих зевак? Придет время, поговорим без свидетелей! — Арсентьев сам понимал беспомощность своей угрозы. Он повернулся и угрюмо пошел.
На пустыре стало странно, даже страшно — тихо. Все боялись взглянуть друг на друга. И торопливо разошлись с пустыря.
— Я пойду к Махалиной, — сказал Отшельник. — Кто со мной?
— Куда-а?
— Домой к Махалиной.
— Отшельник, я тебя уважаю, но ты иногда пытаешься сам через себя перепрыгнуть, —
— А что, Махалина ничего. У нее хорошее чувство критики, — туманно сказал Сережка.
— Мне наплевать на ее чувство! — вскричал я. — Уж если пишет что-то для себя, пусть при себе и хранит, а не раскидывает по полу! И как ей теперь жить — пусть сама заботится!
— Как жить? Да так же! — мрачно сказал Отшельник. — И еще лучше, чем раньше.
— Вот подходящий друг нашему Отшельнику — Махалина! Будете вдвоем рассуждать о смысле жизни! А со мной что рассуждать, я ничего не понимаю.
Я повернулся и пошел в одну сторону, Отшельник — в другую, Сережка растерянно остался стоять на месте.
Класс тогда резко раскололся на два лагеря. Во главе одного — Арсентьев с большими кулаками, во главе другого — Отшельник со своей борьбой за справедливость.
В седьмом классе Отшельник предложил избрать Махалину редактором сатирической стенгазеты «Вилы в бок». Даже Арсентьев с Даяновым голосовали «за»: «Давай, Махалка, критичка, проявляйся!» Первый же номер приложения уязвил полкласса: он был без вранья и сюсюканья. Оказались страшно острые вилы, скорей даже трезубец. Вот три короткие заметки из этого первого номера:
«Алик Гаравин далеко пойдет — уже в детстве сумел изменить народную поговорку: «В одно ухо влетает, в другое вылетает». Когда он выходит к доске, — «в одно ухо ему влетает, а изо рта вылетает».
«На выборах председателя совета отряда Лариса Михелева отмалчивалась.
— Лариса, а ты что молчишь?
Лариса пожала плечами: не могу же я себя предложить еще и в председатели, раз уж предложилась в звеньевые».
«Скоро день рождения Василисы Андреевны. Мы все готовим подарки любимой учительнице. Ждем подарка и от Арсентьева. Если он не знает, какой сделать подарок, предлагаем: или выучить урок, или не приходить в этот день, не портить настроение всему классу и имениннице».
Была короткая буря: и негодовали, и смеялись. Но газету стали уважать. Да что там, она полюбилась, стала гордостью класса. Соседи вначале посмеивались над нами, читая в газете о наших недостатках. Но скоро и они поняли: появилось настоящее зеркало в королевстве школьных кривых зеркал.
Даже Арсентьев сказал:
— Когда в газете про меня — сплошное вранье, а когда про Пробку или Даяна — ниче!
Отшельник говорит: «У богини правосудия глаза завязаны…
Из Ленки, все говорят, получится певица. Мне-то кажется, что она больше пищит, чем поет, но если кругом уверяют, что у нее слух, память, вокал, еще что-то, должно быть, дарование у Ленки есть. Три раза в неделю Ленка ходит в ансамбль при Дворце пионеров.
Ансамбль такой голосистый, что однажды его пригласили выступить в московском театре. С детьми отправился вагон родителей, родственников и знакомых. Поезд, как назло, задержался. С вокзала бросились к стоянке такси. Народу на стоянке тьма, а машин мало.
— Граждане, посторонитесь! — с ходу завопил руководитель. — Мы в театр опаздываем!
— Видели мы нахалов! — сказали ему граждане. — В театр, ха-ха! Люди вон на самолет опаздывают!
— Товарищи, дорогие! — сбавил голос руководитель ансамбля. — Вот эти дети — артисты! Впервые в жизни должны выступить на московской сцене! Товарищи, милые! До концерта — полчаса!
Очередь поворчала, но сдалась.
— Так бы и сказал!
Подошла машина.
— Сколько вас? — не разглядев в темноте, испугался шофер.
— Восемь! — с отчаяния соврал руководитель. — И все маленькие!
А их было шестнадцать человек. Родственники-то, едва увидели, как туго с машинами, кинулись к станции метро.
Шофер не хотел брать, но вся толпа на стоянке закричала и затопала на него, и шофер с перепугу согласился. Ансамбль ринулся в машину. Шофер хотел посчитать, но запутался, где головы, где ноги, и махнул рукой.
Едут, друг в друга дышат. «Фр-р» — милиционер.
— Такая-сякая машина, идет, разваливается на ходу! Сколько человек везешь?
— Восемь, — неуверенно сказал шофер, — и все маленькие.
— Вылезайте! — приказал милиционер. — Считать буду!
Увидев десятого, милиционер вздрогнул, двенадцатого — ахнул, четырнадцатого — схватился за кобуру, а там еще двое! Заикаться стал:
— Эт-то что? К-конкурс, кто больше посадит в машину?
— Дорогой товарищ! — сказал руководитель. — Сейчас тысяча москвичей и гостей столицы пришли в театр с желанием послушать наши песни. Мы торопимся на концерт, и мы обманули этого доброго шофера, чтобы не обманывать тысячу зрителей. Простите нас всех и отпустите!
— В ваших рассуждениях я понял одно: пытались обмануть государственную автоинспекцию! — сказал милиционер. — Вот за это шофер будет наказан!
Руководитель отчаялся: что делать? С тротуара глазели зеваки. Милиционер составлял акт. У ансамбля было одно оружие против законной власти милиционера — песня, и руководитель решил пустить это оружие в ход. Ансамбль выстроился по кромке тротуара. Как назло, ни одной милицейской песни в репертуаре — не предусмотрели.
— А-а, запевай нашу!