Здравствуй, Артем!
Шрифт:
— Представьте, что вы навсегда улетаете с Земли. Ракета у вас небольшая, буквально во всем приходится себя ограничивать. Вы можете взять с собой пять книг. Только пять! Подумайте и составьте каждый свой список!
Все стали вспоминать свои любимые книги, что еще собирались прочитать и о какой книге слышали.
— Формат книги учитывать? — спросила умница Воропаева.
— Нет, Валенька! Можно взять хоть тома Большой Советской Энциклопедии.
Даянов, не почесав за ухом, моментально написал в тетради: «Пять штук Большой Советской Энциклопедии».
Василиса Андреевна собрала списки. Больше всего, конечно, сказалось приключений и фантастики. Даже Отшельник взял собой в космос пару шпионов и одного сыщика.
— Мне кажется, лучший подбор книг у Вали Воропаевой, — сказала Василиса Андреевна. — Судите сами: «Дон Кихот», «Путешествия Гулливера», «Маленький принц» Экзюпери, сборник современных писателей и поэтов и «что-нибудь из фантастики». Вряд ли доставит удовольствие читать до седых волос «Всадника без головы». В Валином списке прослеживается не только развитие литературы, но и развитие, движение человечества Учитывая эти замечания, еще раз составьте списки, уже качественно новые.
Теперь списки представляли чуть не всю мировую литературу: от «Одиссеи» Гомера до пиратской «Одиссеи капитана Блада». Даянов нагрузил ракету тремя учебниками истории: древнего мира, средних веков и современной. Где-то он слышал про Данте, не зная толком — фамилия это или название книги: вписал — «Данте». Оставалось свободным еще одно место. Ему пришло в голову поостроумничать:
— Василиса Андреевна, а можно я телевизор возьму?
— Ну что ж, — сказала Василиса Андреевна — Ты, Алик, можешь взять ящик мармелада вместе книг!
Даянов тяжело вздохнул и написал: «Что-нибудь из поэтов».
Поразил в этот раз Сережка: «Телефонный справочник и четыре пачки бумаги».
— Зачем это, Сережа?
— Зуду придумывать телефонные разговоры с людьми, со всякими организациями, заводами. Каждый разговор — рассказ, вот и выйдет пять книг, — разъяснил Сережка.
Мы с Отшельником переглянулись, а в классе закряхтели:
— О-о! Еще один мыслитель!
Если бы Василиса Андреевна предложила написать третьи списки, у большинства бы получились хорошие подборки. Фантазия у всех только разыгралась.
Высокие каблуки и платформу придумали, конечно, низенькие люди. Они же изобрели ходули, лестницу, верхние этажи и слова «каланча» и «дылда». Женщины придумали призыв: «Берегите женщин!»
А что придумали дети? Дети придумали свой мир.
Добрый. Справедливый. Не похожий на взрослый.
Это о нем говорят: «Загадочный мир ребенка». Говорят, забывая, что сами были детьми.
Наверное, первый раз в жизни Валя Воропаева не подготовилась к уроку. У человека может быть для этого сто зряшных причин и несколько основательных. У Вали была основательная — заболела мама. И умница Валя тем не менее мужественно вышла отвечать.
Она
— Хватит, Валюша, а теперь… — и задала ей вопрос из предыдущего урока. И еще два дополнительных вопроса. И поставила пятерку.
Соседка Вали по парте — зубрила Наташа Пробникова на перемене догнала Василису Андреевну.
— Вы Воропаевой пятерку поставили, а мне четверку, она пять минут почитала, а я целый вечер готовилась…
Василиса Андреевна только улыбнулась.
— Ты, Наташа, не слышала притчу о художнике? Он получил заказ и за два часа нарисовал картину. Богач узнал об этом и заявил, что цена за два часа работы очень высокая. Художник сказал ему: «Я рисовал эту картину всю жизнь и еще два часа!» Вот так, Наташа!
Не знаю, поняла что-нибудь Пробка или нет…
Глава шестая, о доброте и жестокости
Вечером десятого января папа позвал меня прощаться с новогодними елками.
— Завтра их увезут из города.
Мы ходили по улицам, скверикам, по белому ночному парку, где кружилась большая светящаяся ель. Она мигала цветными огнями, как и в новогоднюю ночь, но сейчас веселить было некого, и вот в пустом парке елка мигала для себя и кружилась в последнем танце.
На привокзальной площади стояла громадная елка, похожая на старую колокольню. Был слышен свист электричек и морозный скрежет колес.
Мы дошли до Огородной улицы. Начиналась она с крохотной площади, над которой висели два желтых фонаря. Их слабый свет терялся в ветвях елки, кажется, ничем не украшенной. Мы остановились у каких-то ворот, там нашлась лавочка. Папа молча задурил.
Было холодно, немного ветрено.
— Прислушайся. Артем! — сказал папа. — Слышишь?
Еле уловимый звон пронесся над улицей, словно где-то в небе осторожно тронули тонкие стеклянные нити. На минуту все стихло, и снова перезвон пробежал по улице. Прозвенели тысячи крошечных ледяных колокольчиков и растаяли.
Скрипел снег под шагами редких прохожих.
Папа молчал, закрыв глаза. Сигарета тлела в его пальцах. Звезды были большие и острые, как глаза далеких маяков. И опять — «Длен-н-нь! Лень-н-нь! Ен-н-нь!» — посыпался стеклянный, серебря-ный, оловян-ный дождь. Словно на крыши домов и на улицы долго сыпались полые хрустальные шарики.
За порывом ветра вдруг раздался жалобный звук, будто заплакала девочка. Я с тревогой посмотрел на папу.
— Это елка, — сказал он, вздохнув. — Какой-то растяпа, когда рубил, ствол ей расщепил. Ветер ее раскачивает, тяжело ей стоять.
Все холоднее становилось. Мы медленно пошли от плачущей елки. И почему-то чем дальше уходили, тем грустнее мне становилось.
Утром я пришел к этой елке снова. Рабочие срывали с нее длинные стеклянные нити. Перерубили елку пополам и кинули в кузов. Машина зарычала и ушла. Пошел снег, засыпая серые иголки.