Здравствуйте, доктор! Записки пациентов

авторов Коллектив

— Готовьте выписку и привозите, как только будет реанимационная машина.

— Так вы что, берете его? — удивился заведующий.

Настя молча подошла к вешалке. Чаю никто так и не предложил.

— Где туалет? — спросила она.

Молодой врач ответил, что сейчас проводит. В коридоре он, пунцовый, торопливо, как будто за что-то извиняясь, бубнил:

— Спасибо вам. Мужика жалко. У него ребенок с детским церебральным параличом. Жена одна вкалывает. Мы тут даже обследовать-то его как надо не можем. Ничего нет. УЗИ-аппарат один на всю больницу, старенький, еле видно на нем, да и то в другом корпусе. И не повезешь его никуда. Везде — платно, а у него денег совсем нет.

Насте стало жаль этого располневшего раньше времени врача, жаль всего и всех, и не хотелось ни говорить, ни думать — только бежать отсюда, вдохнуть воздуха и забыть все.

На улице, возле приемного, та же пожилая медсестра из прошлого века, завернувшись в драную ватную душегрейку, крошила батон в серой плесени, скармливая голубям. Голуби в довольстве ворковали: «Ур-ур, ур-мер, у-мер, у-мер…»

Настя

посмотрела на часы. Достала мобильник, набрала номер: «Мама, поезжай к нам, отнеси костюм Артема в детский сад. Я задерживаюсь… Когда? Часа через три-четыре».

Ехали молча. Настя вбирала в себя, в свою разбушевавшуюся головную боль дорожную гарь, сигарету водителя, сизо-сиреневый пейзаж вдоль дороги, и ее неотвязно преследовало слово «установка». Ну какие могут быть еще установки или рамки, когда медицина имеет смысл и так только в рамках человеческой жизни… А вечность?.. сама вечность имеет смысл лишь увиденной через стеклышко человеческого сознания, наполненного койко-днями и палками колбасы.

Казалось, густое гуашевое небо, закрывшее солнце, вот-вот обрушится на землю и сомнет все, оставив только пустынную вечность без людей.

Может, такое небо было над Голгофой… Или там его вообще не было?

Автомобильный рык раздирал молчание, мысли, чувства, напоминая, что жизнь продолжается.

Анна Зимова

Диагноз: «Хорошая девочка»

В палате № 4 инфекционного отделения больницы N пополнение. Поступила с утра девица двадцати трех лет, грешно-смазливая, с трогательными оленьими глазами и выбеленными прядями коротких волос. Девица вела себя так, как делают это, не сговариваясь, все, кто только что примчался на скорой, — тихо прошмыгнула к кровати, на которую показала ей пальцем сопровождающая сестра, и, ни с кем не поздоровавшись, легла лицом к стенке, предоставив остальному населению палаты любоваться своим обесцвеченным, модно подстриженным затылком. Никто не хочет, оказавшись в больнице, оглядываться по сторонам и заводить знакомства, все спешат уйти в себя, столкнувшись с новой, пропахшей карболкой средой.

В палате воцарилось молчание из тех, когда мысли присутствующих, хоть и неозвученные, совпадают. «Кого принесла нам нелегкая?» — хором размышляли остальные девицы, вытянувшись на койках и сверля глазами новый, чужеродный в палате затылок. Кровать блондинки стояла в ногах у остальных больных, так что рассматривать ее было удобно. Сразу же пришел лечащий, Александр Владимирович, с дежурным веселым вопросом: «Кто тут у нас новенький?» Как будто не видит, где в палате появилось новое тело. Присел к девице, которая повернулась к публике и кротко моргала на доктора своими пушистыми ресничками. «Что с вами случилось?» — поинтересовался он. Александр Владимирович был еще весьма молод и не обзавелся пока всеми теми уловками, с помощью которых мало-мальски опытный врач может любого капризного больного скрутить в бараний рог. Был он строен, розовощек, а когда смущался, то и вовсе рдел и, зная это, старался добавить себе солидности: хмурился и поджимал губы, разговаривая с пациентами. Но никого эти жалкие хитрости ввести в заблуждение не могли, все знали — Александр Владимирович добр и трепетен. Вот и сейчас, несмотря на сведенные брови, взгляд его был приветлив и человеколюбив.

Дамы навострили уши, старательно делая вид, что им не очень интересно. «У меня очень болит горло и ночью тошнило», — застенчиво призналась девица. «Давно болит?» — «Уже неделю. А тошнота появилась только сегодня» — «Понятно. Температура высокая?» — «Тридцать девять и пять». Александр Владимирович уважительно хмыкнул и стал задавать девице дежурные вопросы о здоровье — чем болела раньше, отхаркивается ли у нее что-нибудь из горла, какие препараты принимала. К концу осмотра старожилки, поднаторевшие уже за несколько дней лежания в медицинских нюансах, хором решили: Александр Владимирович скорее всего скажет, что у блондинки острый тонзиллит. Видели уже таких.

«Ясненько, — заключил лечащий, — скорее всего, у вас тонзиллит. Но сдайте еще утром кровь и мочу, чтобы мы исключили… всякие бяки». Доктор распорядился, чтобы блондиночке еще поставили укол успокоительного и капельницу с антибиотиком. Пообещав больной, что непременно навестит ее после указанных процедур, доктор ушел, а население палаты еще какое-то время изучало новенькую, которая уже спала после укола, а потом вернулась к своим книжкам и фруктам.

Блондинке не грозило вписаться в компанию палаты номер 4. Здесь подобрались больные как на подбор: у каждой случай непростой, непонятный. Не то, что тонзиллит какой-то. Александр Владимирович успокаивающе кивал пациенткам во время утренних обходов, назначал все новые исследования, а сам понимал, что палата сложная, сложная… Пачки анализов пухли день ото дня, как гербарий рьяного юнната, а девицы все не шли на поправку. Истории болезни копили все новые изыскания, назначенные Александром Владимировичем от безысходности: УЗИ брюшной полости, колоноскопия, мазки из самых разных частей тела. Больным назначались новые, все более хитрые антибиотики, а те упорно продолжали недужить. Заведующая отделением — уютно-тучная, с веселыми круглыми глазами и кудрявая как барашек Зоя Викторовна, вняв жалобам доктора на сложных пациенток, повторно запросила себе анализы, чтобы разобраться в хворях четвертой палаты, и села штудировать четыре папки.

Ольга

Двадцать

один год. Поступила с температурой. После анализа мочи подозрение сразу же пало на почки. Ольге прописали уколы, и вроде бы воспаление пошло на убыль. Но стоило их прекратить, как у больной начался цистит, да такой, что она принялась бегать в туалет каждые несколько минут, раздражая соседок по палате. Ей увеличили дозу лекарства, но она так и продолжает носиться в туалет днем и ночью. Жалуется на озноб, который, как известно, даже без температуры — вещь нехорошая. И главное, с помощью ультразвукового исследования такую дрянь, как воспаление, поймать весьма сложно. Чтобы это не перекинулось на капризную и чувствительную сферу гинекологии, больной стали проводить поддерживающую терапию. Наконец, слава богу, появились улучшения, о чем красноречиво свидетельствовали анализы, в которых все стало относительно спокойно. Когда дело пошло к выписке, Олю попросили сдать «контрольную мочу» — и что же прислала лаборатория — полный крах всех чаяний! Амилаза повышена, обнаружен белок и еще черт знает что. К тому же у Оли заболел живот под ложечкой — острые приступы боли. Пришлось снова затевать антибактериальную терапию, возобновлять очищающие капельницы. А ведь казалось уже — поправляется. Хорошая девочка. Симпатичная, яркая, ногастая. То, что у нее застужены почки, неудивительно — в больницу поступила в короткой юбке. Остается только догадываться, в чем она ходит, когда не вызывает скорую. И сейчас вот бегает до ветру в теннисной юбчонке, майке без рукавов, громыхая украшениями, в которых каждая бусина размером с грецкий орех. Но никто ее за это не осуждает. Если человек привык быть нарядным, то он будет наряжаться и в больнице. Все лучше, чем некоторые, — лежат в кровати целыми днями в одном и том же, чуть ли уже не воняют, в то время как у них простой бронхит. Так что пускай себе подводит глаза и обвешивается елочными игрушками, сколько ей угодно.

Наталья

Двадцать лет. Кашляет уже несколько недель. Нехорошо кашляет, без мокроты. Температуру, с которой поступила больная, удалось сбить, но коханье и кхеханье продолжается. И все было бы не так страшно, если бы Наташа не вспомнила во время одного из обходов, что перенесла ранее верхнедолевую пневмонию. Больным с таким анамнезом требуется повышенное внимание. Учитывая схожие симптомы, следует опасаться, что та мерзость, которой сейчас болеет Наташа, может оказаться рецидивом опасной болезни. И загвоздка тут есть, и кроется она вот в чем: воспаление, затрагивающее лишь верхушку легкого, очень трудно диагностировать. Флюорография покажет его редко, даже если оно попадет «в кадр». Прослушать удается тоже не всегда, хрипы настолько тихие, что не всякий доктор в состоянии их уловить. Вот и озадачился Александр Владимирович, и запросил, чтобы больной сделали рентген. А там видно будет. Бог даст, это не пневмония, хотя… Редко бывает так, чтобы симптомы совпадали, а болезни нет, это Зоя Викторовна хорошо усвоила за двадцать лет работы в больнице. Присматривать необходимо за девочкой, девочка болезненная, тонкая, хрупкая. Румянец у нее на щеках, который Александр Владимирович замечает во время обходов, тоже ему не нравится, так как может свидетельствовать не о здоровье, а очень даже о пневмонии. Хорошая девочка, нежная, ласковая. Отличница. Такой бы родиться в девятнадцатом веке. Целыми днями вокруг нее крутятся бабушки. Навещают подружки, приносят конспекты из института. Навещает мама, приносит новую вязаную кофточку и бульон в термосе. С родителями она не по годам почтительна, только и слышно от нее «да, мамочка», «как скажешь, мамочка». Дарит Александру Владимировичу баночки с малиновым вареньем, которые поставляет ей бабушка в огромном количестве. Вторая бабушка вяжет ей шарфы и носки — чуть не каждый день новую пару.

Инга

Двадцать пять лет. Разведенка с ребенком. Лежит уже две недели, в то время как за малышом ухаживает бабушка. Жалобы пренеприятные. Поступила опять же с температурой, но стоило ту купировать, как пошло-поехало. Новые симптомы: чувство шаткости при ходьбе, головокружения даже в горизонтальном положении. Часто отказывается есть, говорит, подташнивает. Плебейский диагноз «ОРВИ» поставили под знак вопроса. Выяснилось, что живет разведенка за городом, со своим (точнее — бабушкиным) огородиком да с лесом, где собирает всякие дары природы — ягоды и прочие глупости. Как бы один из даров леса не оказался клещом, которого та поймала, прогуливаясь по опушкам. Теперь требуется исключить у больной энцефалит, боррелиоз и инфекционный менингит. Нейроинфекция — крайне коварная вещь, которая долгое время может протекать практически бессимптомно, а потом выпячиваться, как у Инги, ознобом и головокружениями. Вчера еще до кучи выяснилось, что у больной сильно ослабли позывы сходить в туалет, умом она понимает, что мочевой пузырь полон, а писать не хочет. Александр Владимирович подумывает сделать ей люмбальную пункцию, хоть это и пренеприятная процедура. Но нужно же выяснить, что с ней такое. Тьфу-тьфу, конечно, чтобы не клещ. Хорошая девочка. Хозяйственная, мягкая. Рукастая. Шпингалет в палате починила сама и окно заклеила. С таким аппетитом рассказывает про свои грядки, что думаешь: на следующий год, ей-богу, посажу тоже на подоконнике морковь. И редиску. А то, что разведена, так с кем не бывает. Девочка она, что говорится, битая, ученая, такая даже легче себе найдет пару, чем какая-нибудь вертихвостка без дитя. Готовить умеет все на свете и свою несупружескую жизнь старается проживать весело, а не крест тащит. Говорит, что успевает и кухарничать, и на дискотеки бегать.