Зелье для государя. Английский шпионаж в России XVI столетия

Таймасова Людмила Юлиановна

Свое пророчество монах передал государю через князя Андрея Курбского, постельничего Алексея Адашева, царского исповедника Андрея Протоповова и «презвитера» Иоанна князя Мстиславского^{309}. Видимо, Максим Грек намеренно передал свою угрозу устами четырех человек, тем самым сделав предсказание достоянием гласности. По крайней мере один из них — духовник князя Мстиславского — не мог не поделиться новостью со своим патроном.

Пророчество Максима Грека сбылось. Царевич Дмитрий погиб 6 июня при странных обстоятельствах на реке Шексне, рядом с Горицким монастырем, устроенным трудами княгини Старицкой. Смерть невинного младенца свершилась в день памяти преподобного

Варлаама Хутынского, одно из чудес которого связано со спасением преступника от смерти через утопление и попущением такой же казни для невинно осужденного. Преподобный Варлаам объяснил ученикам, что преступник осознал свои грехи, и Господь спас его, но попустил невинному умереть, чтобы впоследствии тот не стал дурным человеком.

Современники событий крайне скупо говорят о смерти царевича Дмитрия, ограничиваясь простой констатацией факта, либо обходят его молчанием. С. Б. Веселовский привел сообщение одного хронографа о том, что «царевич был обронен мамкой в Шексну при пересадке из одного судна в другое»^{310}. Свидетель происшествия князь Курбский обвинил в смерти младенца самого государя: «Его же (Дмитрия. — Л.Т.) своим безумием погубил»^{311}.

Трагическая смерть сына, безусловно, стала тяжелым ударом для царской четы. Окружающие сочувствовали горю государя, но общественное мнение, если не открыто, то втайне, было не на его стороне. Те мысли, которые царица Анастасия читала в глазах ближних людей, выразил позднее князь Курбский: «Се получение мзды за обещания не по разуму, пачеже не богоугодные». Сбылось пророчество, Бог наказал царя за то, что он не устроил по заслугам вдов и сирот.

В последующие дни государыня молилась в Кирилло-Белозерском монастыре, в то время как ее супруг находился в постоянных разъездах. Совершив молебствования и учредив братию Кирилло-Белозерской обители, государь посетил Ферапонтов монастырь и окрестные п`yстыни. Видимо, это время царь употребил на то, чтобы замолить свой грех и пожаловать если не всех обойденных после Казанской кампании вдов и сирот, то хотя бы некоторых из них — княгиню Старицкую и князя Владимира.

Скорее всего, в эти дни к уже готовому покрову на раку митрополита Ионы (память 15 июня) была создана новая кайма, на которой вместо обычного тропаря вышита надпись с молением царицы Анастасии: «В мире соблюсти благовернаго князя Ивана Васильевича всея Русии с его царицей благоверной княгинею Анастасиею и з благородными чады и с его братею благоверными князи Георгием и Владимиром…» По наблюдениям исследователей, особенности исполнения покрова свидетельствуют о том, что в его изготовлении принимали участие мастерицы княгини Старицкой^{312}. Видимо, мир между царем и двоюродным братом был восстановлен на условиях княгини Ефросиньи.

После этого царский поезд отправился в обратный путь, по дороге останавливаясь в монастырях Ярославля, Ростова и Переславля с молитвой о чадородии. В переславском Никитском монастыре, у гроба Никиты столпника, царица получила «благонадежное извещение», что молитвы ее услышаны. В ту же ночь на Государевом дворе был зачат царевич Иван Иванович^{313}.

К осени 1553 г., когда беременность царицы не вызывала сомнений, Старицкие возвысились при дворе как никогда прежде. Новый статус князя Владимира и его матери получил подтверждение де-факто на свадьбе царя Семиона Касимовича с Марией Кутузовой, состоявшейся 5–7 ноября 1553 г. После мыльни молодой супруг «посылал дружек с кашей к царю, к князю Юрию и ко князя Володимеровой матери Андреевича ко княгине Афросинье и ко князю Володимеру Андреевичу». Молодые просили благословения не только у государя

и митрополита Макария, но и у княгини Ефросиньи^{314}.

В положеный срок, 28 марта 1554 г., у государя родился сын. Младенца окрестили Иваном 15 апреля в Чудовом монастыре. Вслед за этим государь составил новую духовную грамоту, назначив князя Владимира вместе с митрополитом Макарием душеприказчиком и главой опекунского совета до достижения царевичем Иваном двадцатилетнего возраста. В случае смерти царя и его детей князь Старицкий объявлялся наследником престола; при этом он был обязан выделить удел царице Анастасии. Эти условия, со ссылкой на завещание Ивана IV, вписаны в текст новой крестоцеловальной записи князя Старицкого, которую тот подписал в апреле 1554 г.^{315}

Так же как и крестоцеловальная грамота 1553 г., новый документ составлен в форме договора, оговаривающего не только обязанности князя Владимира служить верой и правдой царю, царице и детям, но и удельные права самого князя. В договор был введен пункт, отсутствующий в предыдущем документе: князь Владимир клялся «не слушать своей матери, если она учнет наводити на лихо» на царя, царицу, царевича, бояр и дьяков, упомянутых в духовной грамоте государя. Клятва была усилена наложением церковного проклятия в случае преступления слова. Князь Владимир подписал документ и скрепил печатью, однако условия крестоцеловальной записи не во всем устроили княгиню Старицкую. Разногласия возникли, в частности, по поводу пункта, ограничивавшего число людей, которых князь волен был держать у себя на подворье — в тексте крестоцеловальной записи оставлено место для последующей приписки.

Переговоры с княгиней продолжались около месяца. В мае князь Владимир Андреевич подписал третью крестоцеловальную грамоту, объем текста которой немного превышает предыдущую и, по наблюдениям исследователей, отражает соответствующие изменения, внесенные в духовную грамоту Ивана IV^{316}. Новый документ расширен за счет изменения отдельных формулировок, уточняющих удельные права князя Старицкого. В грамоте указано точное количество слуг, которых тот имел право держать на московском дворе — 108 человек, а остальных — в вотчине.

В противовес, в пункт, где оговаривались обязательства князя Владимира как душеприказчика, помимо царицы Анастасии было введено имя князя Юрия, которому также следовало выделить удел: «А возмет Бог и сына твоего, царевича Ивана, а иных детей твоих Государя нашего не останется, и мне твой, Государя своего, приказ весь исправити твоей царице Великой княгини Анастасии и твоему брату князю Юрию Васильевичу, по твоей Государя своего душевной грамоте и по сему крестному целованию, о всем по тому, как еси Государь им в своей душевной грамоте написал». Очевидно, речь шла о выделении князю Юрию Угличского удела, завещанного ему отцом, великим князем Василием III^{317}.

Наиболее важное изменение было внесено в заключительную часть крестоцеловальной грамоты. Обещая «не слушать» своей матери, если она вздумает «умышлять которое лихо» над царем, царицей, царевичем или боярами, князь призывал на свою голову: «Ино збудися надо мною по тому, как дед наш Князь Великий Иван написал клятву и неблагословенье отцу моему в своей душевной грамоте»^{318}. Процитировав приписку в крестоцеловальной грамоте князя Андрея Ивановича Старицкого^{319}, князь Владимир, подобно своему покойному отцу, признал преимущественное право завещания Ивана III. Таким образом, он поклялся «не подыскивать великого княжества» и отказался от каких-либо претензий на Дмитровский удел.