Зеленая ветвь
Шрифт:
...Под ятаганами янычар, ворвавшихся в их дом, погибли ее родные. Рыжебородый бей, оторвав плачущую девушку от тела матери, взмахом ятагана распорол на ней платье и, обнажив грудь, сорвал крестик... Целый год пробыла Елена в объятиях рыжебородого бея. Только разгром янычарского отряда, которым тот командовал, дал возможность ей, беременной, бежать из позорного рабства. В горном селении Пелопоннеса, где она нашла убежище, сердобольная монахиня-повитуха помогла ей избавиться от ненавистного плода. Отряд клефтов напал на лагерь османов, и Елена присоединилась к восставшим, стала их проводником. За смелость и находчивость ее произвели в офицерский чин. Только
Елена пристально посмотрела в лицо спящего Иванко. Как ей не хочется огорчать дорогого ей человека. Может, лучше встать и уйти? Уйти навсегда. Но это невозможно. Иванко все равно найдет ее на острове. Если бы это было на Пелопоннесе. Там горы, можно скрыться на недоступной вершине. А здесь... Броситься в море? Нет, она не посмеет совершить такой тяжкий грех. Лучше набраться мужества и рассказать обо всем Иванко. Она склонилась над ним, приблизила свое лицо к его лицу. Почувствовав ее дыхание, Иванко приподнял веки, и они в упор посмотрели друг на друга.
Он привлек к себе Елену, прижав губы к ее губам. У Елены перехватило дыхание, и она почувствовала, что не может противиться его ласкам. Ей вдруг показалось, что все ее переживания ничтожны перед той любовью, которую они испытывают друг к другу.
И все же Елена нашла в себе силы разомкнуть его объятия. Она резко отстранилась и, не щадя своей гордости, рассказала обо всем. О гибели родных. Об учиненном над ней насилии. О поруганной, растоптанной чести. Говорила тихим, спокойным голосом, волнение выдавало лишь ее лицо - оно вдруг стало серым. Закончив свою исповедь, Елена склонила голову, потупилась, зажмурилась, словно ожидая удара, и вся окаменела...
Ей казалось, что Иванко сразу же отстранится от нее. Может, ничего не скажет, человек он добрый, наверное, поморщится и разведет руками: мол, что ты хочешь от меня? И все между ними будет кончено. Она встанет и, не глядя на него, уйдет! Куда - не важно. Но уйдет навсегда!
Елена была готова ко всему - только ни к этому: Иванко вдруг снова привлек ее к себе и поцеловал.
– Не надо волноваться. Все это в прошлом. Было и прошло. Понимаешь? Прошло! Сыграем свадьбу и поедем ко мне на родину. Там ты про все забудешь...
– Он лепетал незнакомые русские слова, но она чувствовала, что они ласковые.
И какое-то счастливое спокойствие наполнило все ее существо. Она стала обнимать и целовать Иванко, как тогда, в горах...
А он, захлебываясь от радости, не переставал говорить:
– Мы все сделаем по-настоящему. Нестрашно, ежели нас оставят на острове. Свадьбу можно и здесь сыграть.
– Тут нет церкви...
– И не надо. Я на этот случай все предусмотрел и заказал капитану
Ей казалось, что она медленно пробуждается от долгого, тяжелого сна.
15. ВСТРЕЧА В МОРЕ
Хотя растительность острова была щедра и ветви деревьев гнулись под тяжестью плодов - рая здесь не было. Местное население испытывало нужду в хлебе, мясе, молоке и голодало. Османские захватчики вытоптали поля пшеницы, кукурузы, истребили коров, овец, домашнюю птицу, а молодых мужчин и женщин убили или продали в рабство.
В замке освободители нашли много награбленного добра и продовольствия: засоленное в бочках мясо, оливковое масло, запасы зерна. Греческим солдатам этого провианта хватило бы на долгие месяцы, но капитан Хурделицын, зная, какую нужду испытывают крестьяне, распорядился отдать продукты безвозмездно жителям острова.
– Нам, солдатам, голод только на пользу будет, - шутил он.
– Вон смотрите, сколько вокруг пищи, - показал на сияющее в просветах листвы море.
Его шутку солдаты приняли мрачно, но основная часть клефтов, особенно из числа пелопоннесских рыбаков, посчитала ее как бы приказом к действию. Немедленно раздобыли у крестьян кожи, веревки, проволоку. Из пряжи сплели сети, из проволоки наделали крючков.
Жители острова были отличными садоводами и винодельцами - море, окружающее их, как ни странно, было им чуждо и рыболовство тоже. У них не было не только снастей, но и лодок. Все же клефты нашли несколько старых, полусгнивших челноков и даже старый четырехвесельный баркас. Этими посудинами давно уже никто не пользовался...
– Как же вы живете у моря и моря не видите?
– спросил Иванко старика-крестьянина, владельца баркаса.
– Да, не видим мы его, - подтвердил старик.
– И зачем нам море? У нас дел хватает и без него, на земле, в садах и в полях. Зачем нам еще это море?
– Ну, а плоды и фрукты вы же продаете кому-нибудь? Вывозите с вашего острова?
– Конечно, продаем... И не только оливки, и не только камедь, лимоны и финики. И вино продаем, и маслину. Такого вина - тонкого да приятного нигде в мире нет. Наш остров им повсюду славится. Повсюду... и в Италии, и во Франции знают наше вино, поэтому ехать нам никуда и не надобно. Сами купцы к нам едут. Сами...
– Понимаю... Поэтому вы тут сидели и ждали, когда к вам приедут.
– Да, - обнажил в улыбке желтые зубы старик.
– Ну, а теперь почему к вам купцы не едут?
– Теперь плохо. Как осман пришел сюда, так купцы стали побаиваться здесь появляться. Плохие времена пришли, - старик перекрестился, печально вздохнул.
– Ну, теперь уже османов нет... Так что, хозяин, дела у вас скоро поправятся.
– Где там поправятся, - угрюмо насупил брови старик.
– Теперь же нет османов.
– Так они снова придут. Вы уйдете, а они придут. Уже бывало такое. Как только вы уйдете, они сразу нагрянут, а нам отдуваться...
– Да мы теперь отсюда не уйдем. И османам уже не до того. Им себя защищать надобно... бежать... Русские идут...
– Слыхал... Так это правда? Значит, Россия за них взялась.
– Да, хозяин, взялась.
– Ну, если Россия, так, может быть, и в самом деле, они уже не придут.
– Точно говорю, хозяин. Да и мы-то зачем?
– Это другое дело, если Россия, - повторил, словно рассуждая сам с собой, хозяин.