Зеленая война
Шрифт:
«Что мешает вам отправиться обратно в зеленый мир? Разве растения могут навредить энергетическим телам?».
«Ты видел, наше сознание не готово пока допустить безопасность деревьев и трав. Да и зачем? Здесь прекрасно! И мы бережем станции, где спят обычные люди. В свой строк пробуждаем их – переформируем или отправляем обратно в анабиоз. Растениям – тепло, нам – холод. Зачем что-то менять? Установилась гармония».
Я чувствовал, что да – незачем. Постепенно все человечество перейдет на новый уровень существования. И никто не будет несчастен. Но все-равно где-то меня цепляла неправильность
Может быть, и правда уйдут. Даже наверняка. Тогда зачем переживать? Новое тело – прекрасно, новый быт безоблачен. И я не один. Рядом подруга, которой я небезразличен. Возможно, вместе мы создадим прекрасное будущее. И в свой час уйдем, без боли и страданий, просто растворившись в информационном поле, рассеявшись пылью на ветру.
«Как ты видишь мое имя?» – спросил я.
«Сенере» – не задумываясь ответила хозяйка дома. Холодный белый ветер, с серыми, гранитного цвета прожилками пережитого ужаса и серебристыми нитями надежды. Что же, пусть так.
Глава 18
Наверное в той, другой, жизни я был все-таки не очень хорошим человеком. Про Антона опять вспомнил с опозданием. Спросил Орее, знает ли она что-то о нем. И, похолодев, почувствовал ее беспокойство из-за его непонятной возни у трубы. Русского видели там довольно часто, но не мешали ему, не понимая, чем он занят.
Большинство здесь уже забыло, что значит – причинять вред. Тем более, намеренно. Поэтому действия человека вызывали скорее интерес. Да, он перетаскивал внутрь опасные палки, но новые люди склонялись к идее, что он просто строит себе убежище внутри, чтобы наконец постараться вникнуть в их жизнь и адекватно выйти на контакт.
Насильно, понятное дело, никого не трансформировали. Со мной все вышло иначе, я почти замерз в снегах, когда подруга нашла меня по слабому отблеску сознания и с неимоверными усилиями приволокла в город. Как бы ни были хороши тела, насколько бы ни отсутствовала в них способность чувствовать боль или напряжение, для переноски тяжестей они приспособлены не были.
У трубы мы появились, когда русский в очередной раз готовился войти внутрь. Судя по всему, он собирался с духом уже пару минут, а это был очень и очень плохой знак. Я бросился к нему. Как жаль, что это тело не умеет издавать звуки!
Он увидел, напрягся. Я не представлял, как объяснить все происходящее, но понимал, что это необходимо сделать срочно. Пока бывший товарищ не наворотил еще чего-нибудь непоправимого.
Попробовал дотянуться до него рукой, чтобы поделиться образами, как Орее. Тот отмахнулся заточенной деревяшкой. Вот ведь твердолобый!
Рисунки! Конечно же! Для начала напишу свое имя на снегу!
Я начал выводить «Se». Как назло, снег слушался моих прикосновений плохо. Легко и неглубоко оплавлялся, к надписи приходилось приглядываться. Когда я закончил «lim» и поднял глаза, Антон рванул ко входу в трубу. Похоже, прочитать он не смог. Проклятый дурак! Пришлось мчаться следом.
Тут я увидел огромные залежи хвороста, деревяшек покрупнее и ужаснулся. Сразу все понял, не зря мы запалили с русским
В отчаянии я бросился к нему, но он снова отмахнулся колом, оцарапал. Это была не привычная старому телу боль, но ощущение какой-то пустоты, неправильности. Впрочем, сейчас ничто больше не имело значения. Нельзя дать ему испортить установку! Если из-за пожара все взорвется, снег растает за пару недель. Оживут спавшие в земле семена, молодые злые ростки доберутся до Орее, до спящих в криокапсулах людей. До всех. И далеко не факт, что удастся быстро починить трубу, предотвратив этот кошмар!
Теперь русский вытащил несколько спичек разом. И я решился. Мы пришли сюда вместе, вместе ошиблись, приняв новую, лучшую версию землян за врагов. И моя жизнь – ничто на фоне того, чтобы искупить возможное зло.
Я рванулся вперед, чувствуя, как деревяшка побивает тело насквозь. Вряд ли такое тут лечат. А жаль. Сколько счастливых дней я мог провести с прекрасной девушкой в новом, странном, но интересном мире!
Усилием воли выбросил из головы бессмысленную лирику. Схватил Антона за запястье и со всей возможной четкостью постарался воспроизвести в гаснущем сознании реальную картину мира. С удовлетворением увидел понимание.
А еще - выпадающие из его рук горящие палочки. Замерших работников станции. Невообразимую высь трубы.
Уже опускаясь на колени, с отчаянием выцепил взглядом занявшийся газетный лист. И последним ощущением перед падением во мрак стало глухое отчаяние.
Глава 19. Антон. Прощание.
Пальцы Селима, а теперь я не сомневался, что это был турок, разжались. Он упал на колени, медленно завалился набок. К нему подлетела другая фигурка. Хрупкая, невысокая. Девушка. Стала трясти его, потом обратила лицо ко мне.
Я тупо стоял, глядя на них.
Люди. Новые люди. И я только что просто так убил человека. И с вероятностью уничтожил установку, защищающую один из немногих форпостов, держащих оборону против настоящего врага. Что же они все замерли? Моментально разгорающееся пламя уже обжигало правую половину лица.
– Гасите, ну! – заорал я на девушку. Она не двинулась, сжимая неподвижную руку Селима. Пришлось ухватить ее за плечо, изо всех сил мысленно передавая необходимость действовать. Она поднялась будто во сне, и все Чужие… ах нет, уже свои… моментально задвигались. Кто-то выбегал наружу, кто-то возвращался обратно, таща большие пригоршни снега в чем попало.
На меня снова никто не обращал внимания, все были заняты делом. Только девушка стояла, понурившись, у тела турка, и бегущие фигуры обтекали ее по дуге, как река.
Я медленно двинулся к выходу, неосознанно надеясь, что сейчас все хорошенько жахнет, захватив с собой меня и избавив от угрызений совести. Легкие уже вновь разрывал кашель, но было все равно. Гадко на душе, безнадежно в мире. Значит, нельзя туда где тепло. И здесь оставаться нельзя. Может, никто и не вздумает предавать меня суду, только как жить-то?