Зеленое окно
Шрифт:
Все было необычайным: и мое знакомство с Ниной, и лифт, уносящий нас на пятнадцатый этаж, и то, что мы сейчас будем обедать в кафе. Мне приходилось бывать в кафе с мамой и папой. Но вот так…
— «Огни Москвы», — сказала лифтерша, и, словно услышав это, лифт остановился, и двери его раскрылись.
Кафе «Огни Москвы» занимало длинную открытую веранду и зал. Мы сели за столик на веранде, но сидеть спокойно я не мог, то и дело вскакивал и заглядывал за перила.
А там, внизу, подо мною лежал город. Слева горели
Нина тем временем изучала меню.
— Эдик, — позвала она.
Я обернулся. Она положила меню на мой край стола и сказала:
— Выбирай скорее, — уже подходила официантка.
Меню — оно было в толстой синей папке — я взял с опасением. Я думал, что все здесь стоит очень дорого, «безумно дорого», как сказала бы мама. А ведь деньги мне дали не на кафе. Уж лучше бы мы пообедали в столовой. Правда, она находится обычно на первом этаже, а не на пятнадцатом. «Ладно, — успокоил я себя, — за один раз не пропаду. Можно завтра обойтись без обеда в случае чего».
Но страхи мои были напрасными. Цены оказались не такими «безумными», как я предполагал. Думаю, что мама все же назвала бы их «терпимыми». Я смело выбрал «борщ по-московски», «эскалоп со сборн. гарн.» и «компот из свеж, яблок». Что такое «эскалоп», я не знал (просто мне понравилось слово), да и «сборн. гарн.» выглядело таинственно. Мало ли что может войти в «сборн. гарн.»!
Теперь же, когда мы знали, что будем заказывать, официантка долго не появлялась. Несколько раз к нашему столику направлялись женщины с белыми наколками на голове, и я думал: «Наконец-то!», только они проходили мимо. Но вот официантка все же подошла и к нам:
— Ну, выбрали или нет?
— Выбрали, — сказала Нина и стала называть блюда.
Официантка что-то помечала в блокнотике, который вынула из кармана, пузырем прилепившегося к ее фартуку. Огрызок карандаша так и плясал по блокнотику.
Лицо у нее было утомленное, недовольное. Пудра густым слоем лежала на щеках и носу. В общем, ничего приятного в этом лице не было.
— А братец что будет? — Официантка повернула голову в мою сторону.
— Борщ московский, — бодро проговорил я.
— Так. — Карандаш ее вновь пустился в пляс.
— Компот из свежих яблок, — сказал я, но уже не с той бодростью, так как забыл, что же я выбрал на второе.
Карандаш
А я все никак не мог вспомнить блюдо с понравившимся мне слоном. Помнил, что есть там сборный гарнир. Но вот это самое слово, красивое такое слово… проклятое слово…
— Второго заказывать не будем? — нетерпеливо спросила официантка.
— Будем, — сказал я неуверенно.
— Что?
— Это… это самое… — Я схватил меню. Перед глазами запрыгали закуски, названия вин, мороженого, сигарет.
— Сейчас, сейчас… — приговаривал я. — Сейчас…
— Ну, знаешь, мне некогда тут стоять! — Лицо ее сделалось еще недовольнее, а пудра еще заметнее. («Штукатурка сыплется», — сострил бы Виталька.) Официантка сказала: — Раньше надо было думать, — сунула блокнотик в карман и решительно шагнула прочь.
И в этот миг глаза мои поймали проклятое слово.
— Подождите! — закричал я вслед официантке. Она обернулась:
— Надумал?
— Да! — обрадовался я. — Эскалоп.
Она опять подошла к столу, достала блокнотик, принялась писать.
Когда она вынимала блокнотик, из кармана у нее вылетела красная десятка и упала прямо к моей ноге.
— Эскалоп, — произнесла официантка. — Что еще?
— Ничего, — сказал я, поднял десятку и протянул ей: — Возьмите.
— Потом, — отмахнулась она, — потом. — И пошла.
«Ну хорошо, — подумал я, глядя, как удаляется официантка. — Раз она такая…» Но мысль эта жила во мне лишь несколько секунд.
Я вскочил с места, догнал официантку у самой двери и снова стал совать ей деньги. От бега но длинной веранде я вначале не мог произнести ни слова.
Официантка рассердилась:
— Я же сказала, потом! Какой непонятливый! Сиди и жди, а бегать на стадионе будешь. — Она повернулась ко мне спиной.
— Возьмите, — сказал я зло, — это ваши. Вы уронили их.
Вот когда пудра с нее действительно посыпалась. А может, просто покраснело лицо.
— Ой, — сказала она, взяв десятку, — что же ты…
— Ничего. — Я отправился к своему столику. Но теперь она меня догнала:
— Слушай, ты извини меня, дуру ненормальную. Вот спасибо! — Она взяла меня за плечо и заглядывала в глаза, растерянно улыбаясь, — Замоталась я совсем, понимаешь! Первый день после болезни. Еле ноги держат…
Я пробормотал: «Пожалуйста», — и пошел на свое место.
Через несколько минут на нашем столе появились ножи, ложки, вилки, тарелки.
— Ну и братец у тебя, — говорила официантка Нине, — толковый братец, первый сорт. «Нате, говорит, десяточку, ваша законная десяточка, вы, говорит, ее обронили».
Потом она принесла хлеб и опять посыпалось: «толковый братец», «первый сорт братец» и, значит, объяснения, почему я такой толковый.
Я прикусывал губу, чтобы не прыснуть со смеху. Нина тоже улыбалась.