Зеленый аквариум
Шрифт:
С тех пор как я нашел мальчика, он стал мне пуще глаз.
Месяц тому назад, когда первые лиловые цапли весенней улыбкой потянулись над лесом, враг подковой оцепил наших людей. По всему получалось, что оставался лишь один выход: объединиться с лесными людьми командира Чарногуза по другую сторону Нарочи.
Была фосфорическая лунная ночь.
Длинной цепочкой, словно муравьи, тащимся мы по льду через озеро.
Я несу Юлика на спине. Живую молитву. На дубу он обморозил ноги, а лечение бабок мало помогло. Его дыхание
Посредине озера из-за холмиков внезапно поднялся противник. Ночь — лиловый пожар среди льда — охватила огнем наши лица. Я омыл свои глаза кровью, чтоб не притупилась гибельность снега и огня, и побежал с живой молитвой на спине. Ноги — словно звери в них вселились. Бегу под пулями, все ближе, ближе к елям на берегу. И тут — волк, зеленый искрометный волк с тенью своей в зубах. Он гонится, гонится за нами и прыжком — на мальчика, обвившего мою шею. Но в тот самый миг (это звучит как библейское чудо), когда волк повис в воздухе, его голову пронзила вражеская пуля.
Спустя несколько дней после сражения (оно запечатлено на ледяном свитке) Юлик сбежал. Каким образом? Он ведь едва стоял на ногах! Я не могу объяснить. Долго-долго разыскивал его и наконец нашел — рядом с мертвым волком.
Юлик оплакивал своего спасителя. Я не мог увести его от мертвого волка.
— Это не волк, — твердил он, — собака это, собака!
Одна звезда защитила животное и ребенка в тот час, когда собаколов сжалился над мальчиком и упрятал в своем возке. Впоследствии мальчик добрался до леса вместе с отпущенной на волю собакой.
Ночью, когда Юлик на озере уснул, прижавшись к заледенелой шерсти, я забрал от него животное и где-то похоронил. Но мальчик не переставал всхлипывать:
— Я хочу к ней, которая вошла в луну…
С тех пор он не ел. Только глотал лед. И сам стал льдом. Замерзший напев.
Скажи сама: мог я захоронить Юлика в топи? Оставить в ржавой бесприютности его тело? Месяц я носил своего мертвого братика на спине. Я хочу предать его земле в его родном городе. Уршулья, который час?
— Три.
— Не опоздал. Все успею в срок.
— Коля, в городе полно военных. На Зеленом мосту повешены товарищи.
— Дождь — хороший панцирь. Небесное воинство разгонит земное. Маленькая лопатка найдется?
Уршулья надевает одежду, которую Копл оставил год тому назад. Приходит с лопаткой и становится у кровати.
— Коля, панцирь защитит нас обоих!
Копл взваливает мешок на спину. Снова в своей согбенности он похож на черный полумесяц, обрамленный тлеющей каймой.
Уршулья отворяет двери. И перед тем, как они выбираются из комнаты, она срывает простыню с кровати и прячет под пальто.
А свеча — карлик с горящим горбом — своей последней восковой слезой провожает похороны в дождь.
ШКАТУЛКА
Он и сам уже не помнит, кто доверил ему тайну. Быть может, сон.
Карлик из сна на ртутных ножках вкрался в его душу сквозь такое окошечко, которое он забыл запереть изнутри, и поведал ему секрет.
А может статься, размышляет он, что старик, прятавшийся на кладбище в шатре и ждавший, пока его пурпурная длинная борода не врастет, как куст рябины, в землю и не привьет его к покойникам, рассказал ему это своими шамкающими губами.
Но возможно, — поклясться, что нет, он не может — тайну напричитала ему на его родном языке кукушка.
Он не помнит кто, но кто-то ему в те времена нашептал, что там-то и там-то, на Татарской улице в колодце, спрятана шкатулка из красного дерева, полная драгоценнейших бриллиантов — единственных мире.
Огненный хвост войны еще тащился по мертвому городу, словно гигантское доисторическое животное.
Черные плоскости обгорелых стен были окружены глинистыми тучами, словно тучи спустились отстраивать город…
Однажды ночью человек, одетый в бумажный наряд, сшитый им из листов священных книг, направился с кладбища к Татарской улице искать колодец.
Несмотря на то, что одинок он был, как перст, легенда о шкатулке из красного дерева согревала все его существо.
Колодец пришлось искать недолго. Его стенки луна обметала мерцающей плесенью, а рядом лежал колодезный журавль, будто виселица, павшая на колени перед повешенным.
Человек заглянул внутрь, но ничего не увидел, потому что лицо его, когда он наклонялся над жерлом колодца, покрылось паутиной.
Он сорвал с лица ослепившую его липкость и кинул в колодец камень, чтобы по времени падения определить глубину.
Камень ответил ему.
И тогда он вытащил из-за пазухи веревку, привязал ее к крюку и, как трубочист в трубу, спустился вниз.
Вода была тепловатой, как сердце только что умершего.
И лишь после того, как луна, словно жемчужный турман, выпорхнула со стоном из колодца, человек нащупал под водой сокровище, спрятал его на груди и кости его при подъеме пели.
Утренняя звезда повисла над округой, точно капля крови.
А человек бежал по тлеющим головешкам к старому кладбищу.
Лишь там, с бьющимся сердцем и с глазами, как цветы дикого мака, он взял находку в обе руки и протянул перед собой.
И он увидел — череп.
Череп, словно старый пергамент, с двумя окаменевшими дырами и с умной, живой улыбкой удивленно уставился на него и — ни слова не произнес…
— Череп, как зовут тебя?
И когда сжатые зубы черепа не откликнулись на вопрос, человек не мог больше сдерживать себя и швырнул его оземь, как Моисей скрижали.