Зеленый фронт
Шрифт:
– С письмом уже поработали наши ученые, - продолжил Сталин, видя затруднение наркома.
– По их мнению, Лавр, этот Завалов настоящий гений. Он пишет о таких вещах, что я вновь и вновь начинаю вспоминать учебы в семинарии..., - Сталин медленно шел вокруг стола, приближаясь к второй коробке.
– Что, товарищ Берия, не ожидал, что даже товарищ Сталин иногда думает о Боге?!
– тяжелый взгляд прищуренных глаз был направлен прямо на него.
– Понимаешь, Лавр, этот полунемец пишет, что мы можем выращивать людей, - руки наркома, сжимавшие последний листок с более или менее понятным почерком, дрогнули.
– Как цветы
– Знаешь, Лавр, когда я впервые увидел, что нам может дать этот … Лес... я обрадовался. Меня поразили потрясающие возможности — лечение болезней, ран, огромные урожаю зерна. Это все было просто невероятным подарком нашей стране в такой час! Но сейчас... я начинаю думать, что лучше бы этого ничего не было.
– Почему Коба?
– тихий голос заставил вздрогнуть уже самого вождя, неожиданно затолкнувшему на несколько минут.
– Почему?
– Они же нас растопчут, - Сталин уже не говорил, он шептал.
– Едва они узнают, что есть у нас, то Гитлер станет для них лучшим другом, братом, отцом... Понимаешь?! Нас раздавят, как таракана, которого загнали в угол! Может... забыть обо всем этом? Нет человека и нет проблемы...
Берия с силой провел по голове рукой, словно проверяя на месте ли она.
– Поздно, Коба, уже слишком поздно, - он буквально физически ощущал, как у собеседника схватывает сердце.
– Среди привлеченного персонала уже давно распространяются многочисленные слухи о нашем объекте. Пока это все на уровне домыслов: кто-то что-то видел, где-то слышал... Болтают о жутких опытах, которые наркомат проводит над арестованными... Надо что-то делать. Это только начало. С каждым днем эти домыслы будут принимать все более фантастическую форму. Им всем нужно что-то скормить, пока мы не будем готовы...
– Опять про сочувствующих?
– Сталин принял окончательно решение — идти до конца.
– Маленков же съел и не поморщился. Остальные тоже поверят! Главное, как это все обставить.
– Подумаем, товарищ Сталин, - закивал головой Берия, видя что разговор становиться все более конкретным.
– Организуем слив сведений через наших агентов. Подберем пару товарищей из сочувствующих... Наградим орденами, в «Правде» появятся несколько статей о бывших соотечественниках, которые изъявили желание помощь своей бывшей родине.
85
Оккупированная территория. В 20 км. севернее п. Барановичи. Окружной лагерь для советских военнопленных Stalag 162 XI. Четкий квадрат стен из массивных бревен, опутанных тесными рядами колючей проволоки, ограничил довольно большой участок земли. В высоких, семиметровых вышек, прекрасно просматривалась вся территория лагеря — пара низких бараков, дома администрации и охраны, несколько припаркованных грузовиков... До леса было метров двести — двести пятьдесят, пробежать которые все равно не успеешь — пуля лети быстрее.
– Блох травят, - прошептал высокий скелетоподобный красноармеец, кутаясь в рваную шинель.
– Чистоту, падлы, любят! Обкурят какой-то дрянью, дыши потом.
Остальные молчали. Изможденные землистые лица с потухшими глазами. Люди сидели прямо на земле, едва покрытой пожухлой прошлогодней травой.
– Слышь, одноглазый, блох говорю травят?
–
– Видишь дымок?!
Тот поднял голову и уставился на барак здоровым глазом. Почти черной от въевшейся грязи он провел по подбородку и скривился.
– Нет там ни каких блох, - харкнул он между ног.
– Еще вчера исчезли..., - высокий недоуменно посмотрел на него, потом повернул голову в сторону барака.
– Блохи, мухи... Повар вчера с охраной разговаривал. Говорит и мышей не стало... Хреново все это...
– Да, хрен с ними!
– встрепенулся сидевший недалеко от них мужик с длинными оттопыренными ушами.
– Пожрать бы лучше дали. Хоть баланды этой чертовой! Живот аж сводит!
– он с таким вожделением уставился в сторону кухни, что казалось еще немного и прожжет ее взглядом.
– Перед наводнением так бывает, - глухо пробормотал высокий красноармеец, не обращая внимание на продолжавшего причмокивать губами ушастого бойца.
– Вся живность бежит по-дальше от того места, которое должно затопить...
– Чего же они так долго?!
– не унимался страдалец, пробую жевать какую-то сорванную здесь же траву.
– Там делов-то на пять минут... Водицы залил, огоньку добавил, а потом свеколки, да картошечки... И мучки немножко...
– Мучки ему..., - зло усмехнулся одноглазый.
– Эти твари древесную муку добавляют в баланду для массы. Это пока еще ничего, но потом... они …
Вдруг к ним, сидевшим немного в отдалении от основной массы жителей первого барака, на корточках начал подбираться какой-то человек. Немного сгорбленный, сильно заросший, в натянутом на голое теле странном рясоподобном платье, он целенаправленно пробирался к ним.
– Слышь царица полей, - окликнул высокого его сосед.
– Что это за тип такой?
– Чего тебе надо, дед?
– грубо буркнул он на этого человека.
– Немчура и так нервная, того и гляди пальнет.
Незнакомец поднял голову и на красноармейца посмотрели пронзительные синие глаза, цветом напоминающие ясное июньское небо. Однако, грязное, как и у вес лицо, принадлежало отнюдь не деду, как им показалось первоначально. На товарищей по несчастью смотрел довольно молодой человек — наверное, лет тридцати — тридцати двух. Он молчал несколько минут, пристально изучая их лица. Одновременно его руки непрерывно перебирали какие-то непонятные узловатые корешки, свисавшие с его шеи.
– Он уже близко, - наконец, заговорщическим тоном прошептал он, протягивая к ним свои руки.
– Вы готовы к его приходу?
Одноглазый — бывший командир роты … полка Андрей Лисицин - понимающе переглянулся с соседом. Такое они наблюдали уже не раз. В их барак обычно направляли самых слабых или уже больных, которые время от времени сходил с ума от постоянного холода, голода и издевательств.
– Вы готовы?
– он доверчиво смотрел на Андрея, продолжая протягивать ему какую-то деревяшку.
– Возьми, возьми … не бойся!
– высокий ткнул его в бок локтем, кивая головой на ближайшую вышку, с которой на них таращился часовой.
– Вот, - Темная деревяшка, вблизи оказалась грубо вырезанной фигуркой человека.
– Он защитит вас от его гнева!
– немец, наконец-то, отвернулся, посчитав, видимо, это не заслуживающего его внимания.
– Он идет... идет...