Зеленый король
Шрифт:
Высокая загорелая фигура Реба застыла на месте. Глаза Климрода, казавшиеся светлее, чем обычно, пристально и вызывающе смотрели на Яна Кольческу, будто спрашивая, заслуживает ли все это саркастической улыбки…
…и через минуту, в тот самый момент, когда солнце наконец поднялось над бескрайним зеленым морем деревьев, в небе появился гигантский, но допотопный летательный аппарат, таких, кажется, уже не делают, — громадный вертолет Сикорского, ощетинившийся антеннами для связи со всем миром.
Аппарат приземлился в самом центре стоянки каменного века.
— Зарегистрировано шестнадцать новых видов, — произнес Маккензи резким голосом с небольшим шотландским
Салон вертолета был довольно просторным, его удалось разделить на две части: в одной была оборудована настоящая квартира, в другой — гараж, в котором поместился «лэнд-ровер» и джип. Квартира, в свою очередь, была делена на четыре части: одна комната предназначалась Королю, а в другой разместились шесть лежанок для шести человек, душевая и, наконец, помещение для общих сборов, где находилась также аппаратная для радио и телефонной связи.
Реб как раз разговаривал с Нью-Йорком.
— Мне нужны эти цифры, Тони, будьте добры, — говорил он по-английски своему собеседнику. — А затем передайте трубку Нику. — И, посмотрев на Маккензи, спросил: — Проходы?
— Придется прокладывать дорогу почти в сто миль, или сто шестьдесят километров. Построить три моста. Да Силва представит вам более подробный отчет.
Реб кивнул.
— Слушаю, Тони, — продолжил он.
В течение двух минут далекий голос называл цифры.
— Тони, — опять заговорил Реб, — цены, назначенные Кусидой, скачут иногда. Свяжитесь с ним и попросите объяснить причину этих изменений. Я перезвоню через два часа. Теперь, пожалуйста, позовите Ника. Да, здравствуйте, Ник, мне хотелось бы знать, почему это грузовое судно находилось в Кейптауне на четыре дня дольше, чем предусмотрено. А также почему страховая компания запаздывает с выплатой денег. Позвоните Лэнсу Ловетту в Чикаго, пусть он этим займется. Далее: найдите Поля и скажите ему, что я позвоню через пятьдесят минут. Да, знаю, он в Ванкувере и сейчас там час ночи. Но он мне нужен. Спасибо, Ник.
И Реб повесил трубку.
— Зачем строить сто шестьдесят километров дороги, если можно использовать отрезок старой — К17?
— Все равно параллельно надо будет проводить рокадный путь и дел только прибавится. Но я могу спросить у да Силвы.
— Я сам спрошу, Джим. Что у вас, Ян?
— Коалин, — тут же отозвался Кольческу. — Исследования девятимесячной давности подтвердились. Качество месторождения — великолепное, к тому же слои залегают буквально на поверхности. Копнешь ногой — и сразу все видно.
— Вы сделали расчеты?
— На первый взгляд там не менее тридцати — пятидесяти миллионов тонн. Я оставил на месте бригаду, как было условлено. Более точные цифры мы получим через шесть недель.
— И какое место в мире мы тогда займем? Второе?
— Третье. Но будем надеяться на лучшее.
— Гонконг на линии, — прозвучало по громкоговорителю. Реб снял трубку:
— Да, Хань. Расскажите, пожалуйста, о сингапурском деле. И только потом о Веллингтоне. Слушаю.
С высоты девятисот метров, на которой летел вертолет, вдруг стала видна просека, которую легко можно было принять за естественную.
Но вертолет приводил его в ужас.
Кроме того, он хотел женщину. Желательно в одежде. Дошло до того, что подвязки и бюстгальтеры стали казаться ему недостижимой мечтой.
Взлетно-посадочная полоса в джунглях находилась на высоте птичьего полета, в четырехстах километрах от Манаума и к северо-западу от бывшей каучуковой столицы.
В 1969 году аэропорт обслуживал не более шестидесяти домов, если не считать ангаров, где стояло двенадцать вертолетов всех размеров и семь самолетов, в числе которых были «Боинг-707», два «ДС-3» и одна «Каравелла», a также огромного скрытого зарослями гаража с сотней разнообразных машин и строительной техникой.
Маленькая термоэлектрическая станция была и вовсе незаметна, так как почти целиком уходила в землю, действительно, даже с небольшой высоты наблюдатель смог бы точно оценить масштабы сооружений, он разгадал бы, разумеется, постройки, но они показались бы ему мельче и помалочисленнее, и решил бы, что это лишь фазенда, только крупнее обычной.
Столь искусная маскировка была гордостью Тражану да Силва. На протяжении последних пяти лет, пока шли боты, он регулярно облетал стройку. И даже провел сколько аэрофотосъемок, затем, как настоящий шпион, изучал снимки в буквальном смысле слова через лупу, однократно изменял первоначальные планы, разработанные штабом из восьми архитекторов и инженеров (сам он был и тем, и другим в одном лице), иногда приходилось и самим высаживать деревья, строго следя за тем, чтобы цвет их листвы не нарушал ровного колорита, не был контрастным пятном в зеленом океане.
Однако проблему со взлетно-посадочной полосой долго не мог решить: как, черт возьми, добиться, чтобы просека почти четыре километра длиной, да еще с ответвлениями, и, конечно, прямолинейная, казалась незаметной с воздуха? Реб был непреклонен: он хотел, чтобы и днем, и ночью здесь могли садиться самые большие самолеты.
Да Силва лез из кожи вон, чтобы устранить бросающуюся в глаза прямолинейность площадки, он выжигал боковые просеки и даже использовал обманный прием — нарисовал на взлетном поле деревья, реку, якобы пересекающую полосу (пилоты были просто в бешенстве), болото, сверкающее на солнце, как настоящее. Идея принадлежала Гербу Толливеру. Он раньше служил в английской разведке и во время второй мировой войны в Ливии здорово «подшутил» над немцами, воевавшими под командованием Роммеля, построив несколько колонн из деревянных и картонных танков.
И все эти труды завершились красивой росписью самого покрытия полосы. Результат был сносным. Только не для пилотов, которые, видно, назло говорили, что не знают, куда опускать шасси.
Пришлось установить по краям разноцветные мигалки, работавшие даже днем, и посадить на наблюдательной вышке, поставленной меж деревьев у соседнего откоса (искусственного, конечно), асов по посадке самолетов вслепую.
Но главное заключалось в следующем: не уткнувшись носом в землю и не прогулявшись пешком между постройками, никто не догадался бы, что здесь живут и работают тысяча четыреста человек.