Зелимхан
Шрифт:
дом? Нельзя же ночевать только в лесу.
— Ему верю и приду, — сказал абрек.
В ночной тишине где-то тоскливо ухнула выпь.
Неспокойно зашевелились птицы, дремавшие на ветках
деревьев.
В этот поздний час Элмарза пригласил Зелимхана к
себе на ужин.
Харачоевец сидел на грубо отделанном войлоке у
закрытого
голосом пел свою любимую песню о герое Балу,
который низверг жестокого черкесского князя:
Песня эта всколыхнула душу Зелимхана. Она
клокотала в нем, как воды Аргуна меж камней и скал,
шумела, как ветер, над горными вершинами. У абрека
даже перехватило дыхание. Если смерть не настигла его в
пещере Цонтароевских гор, если судьба из Ногайской
степи привела его снова .в родные места, значит, аллах
судил ему еще жить. Нет, он еще сядет в седло, еще не
раз, выхватив из ножен шашку, бросится на защиту
бедных и обездоленных...
Во дворе вдруг залаяла собака. Абрек сразу
оборвал пение и прислушался. Он попросил хозяина узнать,
что потревожило собаку. Элмарза послал жену, та
вернулась и сообщила, что на улице все спокойно. Через
некоторое время собака залаяла вновь, теперь она уже
захлебывалась от ярости, рычала и онова принималась
злобно лаять. Тогда во двор вышел Элмарза и долго не
возвращался.
— Что там могло случиться? — забеспокоилась
хозяйка, услышав глухой шум на чердаке. Она бросила
половник, которым собиралась вынуть из котла
галушки, и, тревожно взглянув на Зелимхана, выскочила во
двор. Но тут же вернулась бледная, с трясущимися
руками и, задыхаясь, прошептала:
— Дом окружили солдаты!
Схватив винтовку, Зелимхан стремительно выскочил
в сеии. И сразу совсем рядом, за его спиной, прогремел
выстрел. Неестественно откинувшись назад, абрек слег-
ка покачнулся, но тут же выпрямился и, почти не
целясь, послал пулю на чердак и еще четыре — на улицу.
После этого, нагнувшись, он не вышел, а волчком
выкатился во двор...
Солдаты с криком «ура» повылезали из своих
укрытий и открыли беспорядочную стрельбу. Отстреливаясь
на ходу, Зелимхан бросился к стогам кукурузной
соломы и укрылся в них.
В ту же минуту дождь, собиравшийся весь день,
полил как из ведра. Сверкнула молния, осветив цепь
солдат, сомкнувшуюся вокруг абрека. «О аллах, само
небо покровительствует мне!» — подумал Зелимхан,,
стреляя туда, где успел заметить
громко и страстно запел доа. Что-то жуткое было в
этом пении, даже солдат пробрала дрожь. Вновь
блеснула молния, и в пяти шагах от себя абрек разглядел
труп офицера. В темноте, казавшейся после молнии
еще более непроглядной, Зелимхан перебежал к
другому стогу. Бежать дальше не хватало сил, ноги не
слушались его. Мокрая от крови и дождя рубашка
прилипала к телу. Не выпуская из рук винтовку, он
прижался к стогу раненой спиной и зорко всмотрелся в
темноту.
Опять со всех сторон загремели выстрелы. Но едва
кто-нибудь из солдат пытался приблизиться к
заветному стогу, невидимый абрек вскидывал винтовку, и
очередной смельчак падал на землю. Несмотря на окрики
офицеров, желающих идти на верную смерть оказалось
немного, и скоро перестрелка прекратилась.
Воцарилась напряженная тишина. Только из дома Элмарзы
доносились женский плач и причитания. Это плакала
жена Элмарзы: пуля, посланная Зелимханом на чердак,
поразила предателя в сердце.
Шли часы, и солдатам представлялось, что абрек
давно мертв, но суеверный ужас перед ним был столь
велик, что все предпочитали дождаться утра, чтобы
увидеть его труп.
Но едва в предрассветном тумане стали
вырисовываться окружающие предметы, словно из-под земли
перед солдатами появился Зелимхан.
— Эй, господа офицеры, взгляните сюда! — крикнул
абрек. — Меня не берут ваши пули! А сейчас пора
утренней молитвы.
И он громко запел:
Это было так неожиданно, что солдаты застыли в
ужасе, не веря своим глазам.
— Не слушайте его, у этого разбойника нет бога! —
крикнул кто-то из офицеров и скомандовал:
— Огонь!..
Грянул залп, и Зелимхан упал как подрубленный.
Но в тот же миг снова вокочил на ноги и выпустил еще
пять смертельных пуль в своих врагов. Дальше все
происходило, как в фантастическом сне: раздавался залп,
абрек падал, как заколдованный, вставал, и снова
гремели его выстрелы. И так продолжалось минут
двадцать. Наконец он упал и не встал. Но когда один из
офицеров с криком «ура!» устремился к нему, Зелимхан,
видимо, не в силах поднять винтовку, сразил его
выстрелом из браунинга.
Все было уже кончено: ноги его подкосились, и он
опустился на колени. Кровь текла из его
многочисленных ран так, что он походил на какой-то красный