Зелимхан
Шрифт:
наших погибли в тюрьме...
— Царство им небесное, — спокойно проговорил
кадий и, прошептав какую-то молитву, провозгласил:
— Аминь!
— Аминь! — повторил за ним и Гушмазуко. — Да
будет вами доволен аллах, — продолжал он. — Ну вот,
от всех этих притеснений мой старший сын Зелимхан
встал на путь абрека, и для него, и для нас это
несчастье... — Гушмазуко низко опустил голову. —
Хотелось бы покончить дело миром... Надеемся
священную помощь...
Об убийстве Зелимханом сына Адода старик
смолчал.
— А я слыхал, что Зелимхан убил помощника
пристава, да говорят еще, что он же покончил и с сыном
Адода, — хитро сощурив глаза, как бы между прочим,
сказал кадий. — Это осложняет ваше положение.
— Почему? — выпрямился Гушмазуко. — Наших
трое погибло, а их всего двое. Помощник же пристава,
по нашим законам, — не в счет. Он же казенный
человек.
— В том-то и грех. Самый большой грех! Главное
дело — убийство помощника пристава, — сказал
кадий, глядя в окно.
Наступило продолжительное молчание. Старику
хотелось верить, что кадий поможет его семье. И все же
ему казалось, что Оба-Хаджи что-то таит от него. Из
головы не выходили слова сына: «Ведь они оба царские
слуги».
— А что если Зелимхан явится с повинной к новому
начальнику округа? — неожиданно произнес кадий,
стараясь не смотреть на гостя. — Ведь все говорят, что
господин Дубов хороший человек. Может, начальник
помилует его и отпустит домой?
— Кого? — не понял Гушмазуко.
~ Как кого? Зелимхана, конечно, — ответил
кадий. Его пальцы, перебиравшие четки, замедлили свои
движения. Он повернулся к старику.
Что-то в тоне святого отца насторожило Гушмазуко.
Подумав немного, он спросил:
— Ну, а вы, кадий, можете ручаться за это?
— За что?
— Что Зелимхана отпустят домой.
— Я только совет даю и призываю всевышнего к
справедливости, — ответил Оба-Хаджи.
— Ваш совет — голос божий, кадий, — с чувством
произнес Гушмазуко. — Мой сын убил царского
чиновника, который приносил людям горе и беды.
— Но сын твой мог и не убивать его...
Кровь отхлынула от лица старика, но он сдержался,
— Если бы вы и другие уважаемые люди нашего
народа защитили бедных, — сказал он спокойно, хотя
в душе его закипал гнев.
— Терпение, Гушмазуко, терпение. Аллах всегда на
стороне кротких...
— Сколько же можно терпеть?
— Столько, сколько аллах велел... Ведь всякая
власть от бога, Гушмазуко, это надо помнить, — кадий
молитвенно
умилением уставился в потолок.
Гордый и справедливый характер Гушмазуко и
строгое соблюдение им горского этикета и закона
предков снискали ему уважение многих людей. Суровый
старик не терпел лжи, от кого бы она ни исходила.
— Но разве бог не велит, чтобы с людьми
обходились по-божески? — спросил он вдруг у кадия.
— Да, но бог не дал всем одинаковых благ на
земле, — возразил святоша уже с некоторым
раздражением.
— Выходит, слабых молено обижать?..
— Ну, раз вы так много знаете, — перебил его
кадий, — обходитесь и в этом деле без меня.
Гушмазуко удивленно -воззрился на кадия,
словно собираясь сказать: «Вот, оказывается, ты какой!»
— Ну чего, скажите, добились вы, убив двух
человек? Ради чего пролили кровь невинных людей? —
возгласил кадий.
«Невинных людей?» — возмутился Гушмазуко, но
спорить не стал. И опять он вспомнил предостережения
сына и понял бессмысленность своего прихода в дом
кадия.
В этот момент со двора донесся топот копыт и
голоса. А вскоре в комнату вошел пристав Бек Сараев.
— Да будет добрым ваш вечер, отец наш, —
поздоровался пристав с кадием. — Как поживаете, как
здоровье?
— Здравствуйте, господин пристав, слава аллаху,
живем по его воле. Какими судьбами вы к нам?
— Да вот все дела да дела у меня в Харачое.
Хотел посоветоваться с вами... А-а, у вас, оказывается,
гость, — сказал пристав, только сейчас заметивший
Гушмазуко. — Я, кажется, где-то встречался с вами, —
он всматривался в лицо старика, прикидываясь, что не
знает его.
— Да, да, господин пристав, конечно, вы его
видели. Это же известный Гушмазуко, отец Зелимхана, —
вмешался кадий.
— Ах вот как! — еще более оживился пристав.
— Здравствуйте, будем знакомы. Что у вас нового?
— Здравствуйте, — сухо ответил Гушмазуко, —
живем вашей добротой.
Сараев косо посмотрел на старика, но ничего не
сказал. С минуту все трое молчали..
— Кадий, — нарушил тишину Гушмазуко, — я,
кажется, порядком засиделся. Извините, что
побеспокоил вас...
— Ничего, Гушмазуко, аллах нам все простит...
— Значит, больше ничем не можете мне помочь? —
спросил старик, вставая.
— Выходит, нет, — развел руками кадий.
— Вы о чем это? — повернулся пристав к Оба-Хад-