Зелимхан

Мамакаев Магомет Амаевич

Зелимхан и добавил: — Притом, отец, я не хочу путать

аас в эту историю.

— В какую историю?

— Да вообще в эти дела. Пора бы вам сидеть дома

и молиться богу...

Гушмазуко вскочил, полный ярости.

— Молчать! — крикнул он на сына и оглядел стены

комнаты, как бы призывая их в свидетели нанесенной

ему обиды. Потом, повернувшись к Зелимхану, грозно

добавил: — С каких это пор щенята смеют учить волка?

Вот так же вчера старик «столкнулся

и с Солтамура-

дом. Тот почувствовал себя в положении

провинившегося мальчика, которому жестоко досталось от

взрослых.

Зелимхан молчал, не смея возразить отцу,

переживавшему жестокую обиду. Так оно и шло вот уже

много лет: вспыльчивый старик требовал немедленной

расправы с каждым, кто смел поднять палец против

членов его семьи. Наедине со своими мыслями, в

спокойную минуту, он искал выхода, думал о том, как

вырваться из кровавой распри, но каждая новая обида

вызывала у него неудержимый гнев, он взывал к чести

Зелимхана, и тот, полный рыцарских представлений

своих гордых предков, шел на очередной жестокий

подвиг.

Не взглянув на сыновей, Гушмазуко молча вышел

из комнаты и ушел в сад.

— Видишь, какой он у нас, — сказал Солтаму-

рад, обращаясь к брату, — вот и вчера так было...

Желая уберечь его, говорю, чтобы все скандалы он

оставил нам, а он так рассвирепел, что чуть не побил

меня.

— Ничего, успокоится, — ответил Зелимхан.

— Ведь это понятно, он — глава семьи.

Вошла Бици. Из медного кувшина она налила в

чугунный кумган воды и поставила его на печку, затем

подхватила с пола большое деревянное блюдо с мукой

и вынесла его в другую комнату. Вскоре она вернулась,

взяла большой кусок жесткой копченой баранины,

растянутый на палках и подвешенный к потолку над

печкой, бросила его целиком в котел и, долив воды,

поставила котел на плиту. Она только что пришла о г

своих родителей, где ей пришлось выслушать много

советов и упреков. Все, что говорили ей там, было

правдой: да, ей тяжело, путь, на который встал Зелимхан,

не сулит ничего хорошего; да, он несет ей и семье

только разорение и смерть. Ей нет еще и тридцати лет,

а она уже выглядит старухой — поседела, на лбу и под

глазами пролегли морщины. Она вконец извелась в этих

мытарствах, больна, часто хватается за "сердце,

покашливает. Но ей некогда думать о своем сердце. В нем

единственная цель — обеспечить, насколько это

возможно, покой и уют для Зелимхана. И она умудрялась

добиваться этого своим невозмутимым спокойствием,

способностью

ни словом не обмолвиться о невосполнимых

нуждах семьи. И, может быть, только эта

сосредоточенная твердость Бици, ее неизменная вера в то, что ее

муж еще вернется к мирной жизни, облегчали

тягостное настроение Зелимхана.

— Зачем ушел Гуша? — спросила она. — Я ведь,

готовлю вкусный ужин для вас.

— Ты ведь знаешь его, — отоз!вался Солта-

мурад. — Если он рассердится, разве удержишь

его?

— Вам не следовало бы перечить ему, — мягко

сказала Бици, обращаясь больше к Зелимхану. — Он же

ведь ваш отец.

Зелимхан не ответил, но подумал: «Вот именно.

Стараясь не возражать ему, я делаю немало такого,

что не следовало бы...»

Утро. На вершине Харачоевской горы, буд-то

упирающейся в голубой свод небес, появились облака,

постепенно светлея и обретая форму легчайших клубов

пара. По местному поверию, это означает, что день

будет хорошим, ясным. Он будет согрет нежным

прикосновением солнечных лучей и напоен благоуханием

горного воздуха. Но погода уже мало интересует харачо-

евцев, для них давно нет и не может быть ясного дня.

Долина реки Хулхулау, некогда покрытая зелеными

рощами, богатыми фруктовыми садами, застроенная

каменными домами с плоскими крышами, теперь

оскудела, словно после вражеского нашествия. И без того

постоянно, веками раздираемая жестокими распрями

аульчан из-за каждого клочка пахотной земли или из-за

красивых невест, она изо дня в день подвергалась

теперь надругательствам бездушных чиновников и

солдатни, зачастивших сюда из-за абрека Зелимхана Гуш-

мазукаева, хотя он — виновник всех этих бед — давно

уже здесь и не живет.

Полковник Гулаев и специальный следователь

производили дознания, составляли срочные донесения

начальнику Терской области генералу Михееву.

Обстоятельствами убийства полковника Дубова интересовался

в Тифлисе сам наместник Кавказа. Интересовались

этим дерзким делом и в Петербурге.

Одно предписание следовало за другим. Все они

сводились к самому категорическому: «Изловить

важного государственного преступника — Зелимхана Гуш-

мазукаева и доложить об исполнении».

Полковник Гулаев, сам выходец из горцев, хорошо

зная нравы и обычаи горцев, говорил хрипловато-гор-