Зелимхан
Шрифт:
и надолго замолчал. Он думал: «О, будьте прокляты вы,
все доносчики, которые есть на свете! Так много
расплодилось вас на земле, что не найти от вас спасения
нигде... Нет, не стану прятаться от вас, а буду
безжалостно вас убивать, чтобы некому стало предавать
людей».
А в это время за высокой каменной стеной
владикавказской тюрьмы на виселице покачивалось уже
холодное тело Сала-мбека из Сагопши.
Дерзкое
последовавшее за этим убийство начальника Назрановского
округа — князя Андрекова вызвали смертельную
тревогу в правительственных кругах. Несмотря на
кичливые заверения чиновников Терской области не
сегодня — завтра покончить с «шайкой» Зелимхана, абрек
по-прежнему гулял на свободе, а поэтому именем
государя императора дело борьбы с абречеством в Чечне
было поручено самому наместнику Кавказа. За ходом
борьбы с Зелимханом теперь пристально следили из
Петербурга.
Из Тифлиса непосредственно в крепость Ведено
прибыл помощник наместника Кавказа по военным
делам — генерал Шатилов со свитой. Приезд генерала
был неожиданным и вызвал много толков в крепости.
Ни у кого не вызывало сомнения, что прибытие
высокого начальства связано с делом Зелимхана, однако
находились наивные люди, которые высказывали
предположение, что генералу поручено разобрать жалобу
Зелимхана в Государственную думу.
Худощавый и статный Шатилов был человеком
сухим, точным в своих расчетах и необщительным. Не вдг-
раясь в излишние разговоры, он, как и его
предшественники, начал с того, что вызвал кое-кого из чеченцев и
поставил перед ними дилемму: отдать ему живым или
мертвым Зелимхана или же навсегда покинуть Чечню
и отправиться в холодную Сибирь...
Разумеется, был сформирован и новый .карательный
отряд, призванный «покончить с зелимх-ановским
движением». Во главе его был поставлен штаб-ротмистр
Кибиров, поскольку карьера подполковника
Вербицкого бесславно закончилась отдачей его под суд за
бездеятельность.
Но не только воинский приказ привел Кибирова в
Чечню. Он жаждал совершить акт кровной мести за
своего дядю, полковника Тархана Гулаева, и в этом
отношении им двигали те же побуждения, что и покойным
Гушмазуко, которого он презрительно называл
дикарем. В остальном же горцу Кибирову все было чуждо
здесь: дикие леса, глубокие ущелья, узкие и
дороги и, главное, хмурые крестьяне и пастухи,
влачившие безрадостное существование. Больше того, это их
бесправное существование было естественным в
понимании блестящего офицера, привыкшего смотреть на
простых людей Кавказа как на рабов, которые сеют и
убирают для него хлеб, выращивают барашков для
шашлыка, ткут сукна для его нарядных черкесок,
выделывают кожу для изящных сапог, выхаживают для
него рысаков — словом, делают приятной и радостной
жизнь его, Кибирова. Когда же надоедало без конца
пить вино и скакать верхом на коне, можно было
разнообразить эту жизнь тем, что так волнует кровь —
убийством беззащитных этих рабов, да еще и
любоваться, как умирают эти хмурые, молчаливые крестьяне.
Для Кибирова это было развлечением. Но сейчас
острее всего было желание выполнить закон кровной мести.
Завтра его солдаты ворвутся в аул. Они убьют
первого же встречного крестьянина, который посмеет не
так взглянуть на них. Тогда штаб-ротмистр пошлет
начальнику области хвалебное донесение об
уничтожении им очередного сподвижника абрека Зелимхана. Его
будет благодарить сам генерал, пришлет поздравление
и наместник. Разве плохо? Нет, это была прекрасная
перспектива!
Но как ни старался Кибиров, ему не удавалось
напасть на след «государственного преступника», голову
которого он обещал положить на стол генерала
Шатилова. А время шло. Абрек был по-прежнему недосягаем.
Вот уже около двенадцати лет никто не может ни убить,
ни взять его в плен. Зелимхан же доставлял
хвастливому начальству на Тереке большие неприятности.
Задумав увезти у них из-под носа что-нибудь
важное, абрек заранее сообщал об этом штаб-ротмистру
Кибирову так же, как в свое время Вербицкому, даже
называл место и час предварительного сбора своего
отряда, но когда Кибиров прибывал .туда со своими
войсками, оказывалось, что зелимхановцы уже сделали
свое дело и окрылись, а главарь их оставил ротмистру
записку: «Господин Кибиров, вы опаздываете, мне
некогда. Зелимхан».
Много раз дразнил так харачоевец кичливого
офицера, оставляя его в дураках. После очередного
скандала, появляясь перед своими подчиненными, Кибиров
нервно постукивал по сияющему голенищу своего
сапога полированным стеком. Это означало, что
штаб-ротмистр сильно не в духе.