Земля без людей

Стюарт Джордж

— Не переживай, милый, — наконец услышал Иш голос Эм. — Давай спать. И тогда он тихонько поерзал в кровати, чтобы прижаться лицом к ее груди, — так, казалось, сила ее и уверенность передаются и ему.

— Да я и не переживаю особенно, — сказал он. — Просто мне порой кажется, что наша покойная жизнь не может продолжаться вечно, и потому я начинаю рисовать будущее самыми черными красками. Он лежал тихо, ждал, что скажет Эм, но Эм молчала, и тогда он снова заговорил:

— Помнишь, как я все время не устаю повторять, что мы должны жить созидая, а не подбирать то, что лежит под руками. Это для нас плохо кончится, как в материальном, так и в нравственном смысле. Помнишь, я начал говорить об этом, когда еще не родился Джек.

— Да, я помню. Ты повторял эти слова очень много раз, но что бы ты ни говорил, гораздо проще открыть готовую консервную банку, тем более что их все еще много и на складах и в лавках.

— Но всему приходит конец. И что тогда станут делать люди?

— Ну, я думаю, это будет зависеть от людей, думаю, они найдут способ, как решить свои собственные проблемы… И еще, дорогой, я очень хочу, чтобы ты наконец перестал беспокоиться об этом. Все было бы по-другому, если бы рядом с тобой оказались люди, думающие так же, как и ты. Но сейчас здесь только Эзра, Джордж и я — простые и, наверное, не очень умные

люди. И мы не умеем думать иначе. Дарвин — так его, кажется, звали? — считал, что мы произошли от обезьян или от похожих на них, а ведь обезьяны и все прочие — они ведь не задумываются о будущем. Вот если бы мы произошли от пчел или муравьев — вот тогда мы бы точно думали о будущем, а если от белок, то тогда бы умели запасаться орехами на зиму.

— Возможно. Но в Старые Времена люди все-таки думали о будущем. Ты же знаешь, какую цивилизацию они создали.

— И еще Дотти — как ее фамилия? И Чарли Маккарта, как Эзра говорит. — И вдруг, неожиданно для Иша, Эм резко сменила тему. — Вот ты все время говоришь, что мы не создаем, а побираемся. Неужели то, что мы делаем сейчас, так здорово отличается от того, чем всегда занимался человек? Если сегодня тебе нужна медь, ты идешь на склад, находишь там кусок медного провода, берешь молоток и через какое-то время получаешь нужный тебе кусок меди. В Старые Времена человек выкапывал медь из какой-нибудь горы. Это могла быть не медь, а медная руда, но в любом случае человек все равно брал чужое, и медь все время там лежала. И с пищей то же самое, потому что люди пользовались тем, что накопила земля, превращая все это в пшеницу. Все время мы берем и пользуемся тем, что уже было накоплено до нас. Я не вижу между нашей и той прежней жизнью существенной разницы! Ее доводы на мгновение испугали, но он быстро пришел в себя.

— Нет, это совсем не то же самое. По крайней мере, тогда люди производили, в отличие от нас они были творцами. У них были заботы и цели. Они потребляли то, что сами делали, и все время двигались в своем развитии вперед.

— А вот в этом я не уверена, — возразила Эм. — Даже в легкомысленных воскресных приложениях писали, что мы всегда на грани чего-то: меди, нефти… Что земля истощена и нам грозит голод. Она замолчала, и, зная ее, Иш понял, что Эм хочет спать, и потому не стал возражать. Но к нему сон не шел, и беспорядочные мысли продолжали суетливо метаться в голове. Воспоминания вернули его к первым дням Великой Драмы, когда пытался представить он, как и что нужно сделать для начала возрождения цивилизации. Потом вспомнил размышления о природе изменений — как влияет изменение внутреннего состояния человека на окружающую среду и как окружающая среда, воздействуя на человека, заставляет его измениться. Наверное, только очень сильные и неординарные личности могли противиться внешнему давлению и по своему желанию переделывать окружающий мир. И, думая о неординарных личностях, он стал думать о маленьком Джои — ясноглазом, умном Джои — кажется, единственном до конца понимающим, что хочет сказать и о чем говорит его отец. Иш пробовал угадать, каким станет Джои, когда вырастет, и думал, что настанет день, и он сможет говорить с ним как с равным. И потому стал придумывать слова, которые скажет ему.

— Ты и я, — скажет он, — мы одна суть, мы понимаем! Эзра, Джордж и все другие — они просто хорошие люди. Они хорошие, обычные люди, на которых можно положиться, и не может мир существовать без таких людей, ибо они есть его плоть и кровь, но нет в них искры. Мы обязаны выжечь эту искру! А потом от Джои, стоявшем на верхней ступени мысленно представленной им лестницы, Иш стал спускаться вниз и думать об остальных, пока не дошел до нижней площадки, где стояла Иви. Нужно ли было все это время ухаживать за Иви и оберегать ее? Странная мысль, но она не давала ему покоя. Он помнил, было какое-то слово — энтаназия как будто? Убийство из милосердия, как еще говорили. А как можно заставить кого-нибудь в маленькой социальной группе покончить с Иви или с кем-то из ей подобных, даже если такая Иви не может быть источником счастья ни для себя, ни для окружающих? И если какая-нибудь социальная группа сможет решиться на такое, значит, в ней должны действовать законы пострашнее, чем законы, устанавливаемые строгим американским папой, не говоря уже об общественном мнении кучки друзей. Что-то обязательно случится, и, конечно, поводом для этого будет не Иви. Но что-то обязательно должно случиться, и тогда им придется предпринимать какие-то решительные действия. И с такой силой мысли эти захватили его воображение, что он дернулся всем телом, словно уже сопротивлялся тому, что неизбежно должно было случиться. Или Эм не спала, или его резкое движение разбудило ее.

— Что случилось, дорогой? — спросила она. — Ты скачешь, словно маленькая собачка, которой приснилось, как она гонится за львом.

— Что-то обязательно должно случиться! — воскликнул он, так, словно она знала, о чем он думал.

— Да, я знаю, — сказала она, и сказала так, словно действительно знала.

— И нам непременно нужно что-то предпринять. Организоваться — вот, кажется, правильное слово.

— Ты знала, о чем я думал?

— Вспомни, сколько раз ты об этом говорил. Ты очень часто об этом говорил. И особенно в каждый Новый год. Джордж говорит о холодильнике, а ты о том, как обязательно что-то произойдет. Но, как видишь, ничего особенного не происходит.

— Да, но наступит время, и это произойдет. Должно произойти! Я буду прав, и наступит год, когда все это случится.

— Хорошо, мой дорогой. Продолжай беспокоиться. Ты, наверное, один из тех, кому неуютно, когда они ни о чем не переживают. Слава Богу, от такого беспокойства, кажется, не много вреда для здоровья. Она не сказала больше ни слова, но прижалась к нему, обняла и держала так. От прикосновения ее тела ему, как всегда, стало хорошо и покойно, и он заснул.

Несколько недель маленькой речкой вытекала вода из прорванной трубы акведука. И теперь ни капли воды не попадало в резервуары хранилища. И в то же время благодаря образовавшимся в течение долгого времени тысячам маленьких протечек, благодаря открытым и оставленным так во время Великой Драмы водопроводным кранам, благодаря серьезным разрушениям времен землетрясения, благодаря всему этому вместе накопленная вода уходила из резервуара, и уровень ее быстро и постоянно снижался.

2

Как Иш предполагал, так все и происходило. Они ничего не делали. А недели шли своей чередой. И не было слышно криков «Эй, взяли!», и никто не кряхтел и не ругался, сгибаясь под тяжестью затаскиваемого в гору холодильника; и не было слышно звона лопат на их маленьком общественном огороде. Иш, по своему обыкновению, время от времени страдал, но жизнь продолжалась, и даже у него порой не было причин для особого беспокойства. Даже ничего не делая и ни

в чем не участвуя, он мог по старой студенческой привычке испытывать удовлетворение от простого созерцания происходящего. Прав ли он был, думая, что все пережившие трагедию, ставшие свидетелями уничтожения, казалось, незыблемого общества, испытали шок нервного потрясения? Так уважаемая им антропология предоставила в его распоряжение несколько примеров. Охотники за черепами и индейцы равнинных прерий, потерявшие желание приспосабливаться к изменившейся обстановке, и более того, когда грубо разрушили их традиционный жизненный уклад, потерявшие вкус к самой жизни. Если они не могли более продолжать коллекционировать черепа, нападать на «стальных коней» или снимать скальпы, у них не появлялось других желаний… А в условиях мягкого климата и легко доступной пищи могут ли появиться стимулы, определяющие потребность в переменах? Тоже достаточно распространенные примеры — аборигены островов южных морей или тропиков, где можно вполне достойно прожить, питаясь исключительно одними бананами. Или есть еще причины? К счастью, он обладал достаточными познаниями в основах философии и истории, чтобы не затеряться во множестве сравнений. А главное, он понимал, что безуспешно пытается разрешить проблемы, над которыми бились лучшие умы человечества с той самой поры, когда человек впервые начал задумываться о порядке устройства своего мира. Иш тоже невольно оказался лицом к лицу с загадками динамики и движущих сил развития общества. Что заставляет общество претерпевать изменения? В этом вопросе ему — студенту — повезло больше, чем Кохелету, Платону, Мальтусу и Тойнби вместе взятым. На его глазах общество уменьшилось до таких размеров, что в конечном итоге его можно было подвергнуть лабораторным исследованиям. Но стоило в рассуждениях добраться до этого тезиса, как тут же возникала новая, беспокойная мысль, нарушавшая простоту и изящество его выкладок. И все из-за того, что он переставал быть чистым ученым и начинал мыслить простыми человеческими категориями, как это бессознательно делала Эм. Общество, обосновавшееся в Сан-Лупо, — это не микрокосм, которым оперируют философы, не капля из общего моря, называемого человечеством. Нет, это собранные в группу личности. Это Эзра, Эм, мальчики и, конечно же, Джои! Заставьте измениться личность, как тут же изменится все состояние группы. Только одну личность! Если место Эм займет — ну, скажем, Дотти Ламур? Или вместо Джорджа — кто-нибудь с мощнейшим интеллектом, из тех, кого он помнит еще со времен Университета, — профессор Сауэр, например? И тогда снова изменится состояние. Или нет? Возможно, что и нет, поскольку окружение может оказаться гораздо сильнее и все разнохарактерные индивидуумы станут похожи на один общий, шаблонный трафарет. Но в одном Эм была безусловно права. Ей не нужно переживать, что из-за своего беспокойного характера он наживет язву или невроз. Наоборот, его наблюдения над жизнью постоянно поддерживали интерес к ней и давали силы жить. Сразу после Великой Драмы и исчезновения человека он посвятил всего себя наблюдениям изменений, происходящих в природе. Но прошел двадцать один год, мир приспособился, и если изменения продолжали происходить, то происходили настолько медленно, что уже не имело смысла вести их ежедневно, и даже раз в месяц наблюдения не давали заметных результатов. Вот почему проблемы общества — его изменения и приспособляемость — вышли на первый план и приобрели для него наибольший интерес. И стоило лишь добраться в мыслях до этого места, снова приходилось поправлять себя. Он не мог и, главное, не должен быть простым наблюдателем — студентом, ищущим решение философских проблем. Платон и другие могли позволить себе только наблюдать и комментировать, делая это зачастую с долей откровенного цинизма. Свои труды они посвящали скорее поколениям будущего, не считая себя ответственными за развитие и изменение общества, в котором жили. В очень редких случаях ученые управляли обществом — Марк Аврелий, Томас Мор, Вудро Вильсон. Что касается его самого, то Иш не считал себя главой Племени, а лишь генератором идей, мыслителем в обществе всего из нескольких индивидуумов. Когда появлялась нужда, к нему обращались за помощью, и вполне возможно, что стоит им оказаться перед лицом серьезной опасности, как он займет место лидера-вождя. Вспоминая, год за годом прослеживая прожитую жизнь, он мысленно оказался в городской библиотеке, рядом с книгами об ученых, ставших волею судьбы движущими силами своего общества. Путь их не был усыпан розами. Марк Аврелий истощил себя духовно и физически в бесплодных войнах на границах Империи. Томас Мор взошел на плаху, после чего, по иронии судьбы, был канонизирован, как жертва Церкви. Биографы Вильсона тоже часто называли бывшего Президента жертвой, при этом ни одна Церковь мира не объявила его святым Вудро. Нет, наделенным властью ученым не стоило завидовать. А вот он — Иш — в обществе, насчитывающем всего тридцать шесть индивидуумов, находился в таком положении, что, по всей вероятности, мог иметь гораздо больше влияния на ход будущей истории, чем Император, Канцлер или Президент Старых Времен.

Затяжные дожди первой недели Нового года замедлили скорость падения уровня воды в резервуаре. А потом, несколько раньше, чем всегда, наступил обычный для середины зимы короткий период сухой погоды. Как кровь, через сотни тысяч мелких булавочных уколов медленно вытекающая из тела левиафана, так и дарящая жизнь живительная влага уходила через водопроводные краны, прорванные трубы и протекающие соединения. И там, где датчик уровня некогда показывал глубину, равную двадцати футам, теперь лишь тонкая пленка воды покрывала дно резервуара.

Стоило проснуться и открыть глаза, как Иш понял, что ждет его замечательный солнечный день, что он прекрасно выспался, полон сил и энергии. Эм уже встала, и он слышал доносящиеся снизу привычные звуки, означавшие, что скоро будет готов завтрак. Несколько минут Иш пролежал не шевелясь и, наслаждаясь легкостью хорошо отдохнувшего тела, медленнее, чем обычно, сбрасывал с себя сладкие остатки сна. Как везет тем, кто может позволить просто полежать в постели немного дольше обычного, и не только в воскресное утро, а в любое другое утро недели. В жизни, которую все они вели, не существовало более быстрых поглядываний на часы, и никому уже не требовалось спешить на поезд, уходящий в 7:53. Сейчас Иш жил настолько свободно, как, пожалуй, никто в те давно ушедшие Старые Времена. С учетом особенностей, характера, ему гораздо счастливее живется сейчас, чем он мог жить в те прежние времена. И когда растворились последние остатки сна, Иш встал и занялся бритьем. Горячей воды не было, но эта мелочь давно перестала его волновать. Как, впрочем, никого бы не взволновал тот факт, что он вообще не бреется. Но ему самому нравилось ощущение чистоты и приходящее с ним чувство прилива жизненных сил. Он оделся (новая спортивная рубашка, джинсы), сунул ноги в удивительно удобные домашние тапки, шлепая задниками, спустился по лестнице и двинулся на кухню. А возле кухонной двери услышал голос Эм, с такими несвойственными ей резкими интонациями.