Земля Горящих Трав
Шрифт:
Дух угрюмо, настороженно окинул взглядом Сеславина. Тот стоял перед ним, побледнев, но не отводя глаз. Он был готов довериться Духу. Серый крылатый птицезверь мелькнул над головой, обдав Сеславина ветром.
Рогатый исполин нервно раздувал ноздри, притопывал ногой, — это движение напоминало, как роет копытом землю олень. Сеславин снял широкий ремень, отстегнул кобуру и протянул ремень Духу. Ему вспомнился обряд побратимства, когда будущие братья меняются одеждой, скрепляя этим свое желание быть единым целым: я — это ты, а ты — это я. Великан взял ремень Сеславина и в ответ надел ему на голову венок и вручил свой
Сеславин ощутил, как бьются волны о прибрежные валуны в Летхе; кружат гагары над скалами Хирксон; в Патоис растут листья и травы, цветут розы и мирты в Тиевес, темнеет вода в болотистых чащах Кибехо… В недрах земли дышало нечто чужое, страшное, угнетающее. Оно казалось неживым, но шевелилось и питалось.
Сеславин видел мир тысячами глаз — это было тяжело. Тогда он выбрал одного: в лесах Патоис на широкой поляне пасся громадный тур. Сеславин сразу понял: не просто зверь, а одно из воплощений самого Духа — его грива была огненно-рыжей.
Сеславин нагнул голову и вздохнул — нагнул голову и вздохнул лесной тур. Встряхнув огненной гривой, тур сорвался с места и побежал, перескакивая через овраги, ручьи, прорываясь через завалы валежника. Вокруг мелькали, сливаясь в сплошную зеленую полосу, кроны деревьев, кустарник. Тур бежал от западного края Патоис сюда, куда привлекала его какая-то чудесная сила.
Сеславин сидел, прислонившись спиной к стволу дуба. Он не видел ничего вокруг — глаза его были закрыты, и казалось, что он спит — даже дыхание было замедленным, еле заметным. Венок из листьев и веток закрывал его лоб и глаза.
Тур ворвался на полынную поляну, взмыленный и уставший. Ярвенна смело подошла к огромному зверю. Тур остановился, втянул ноздрями воздух и покорно, грузно улегся у ее ног. Ярвенна положила ладонь на его тяжелую голову…
Сеславин вздрогнул и пришел в себя. Неподалеку колыхались заросли и трещали ветки: тур уходил в чащу. Сеславин знал это, потому что все еще сохранял с ним слабую связь.
Ремня на Сеславине уже не было, чехол с огнестрелом лежал рядом в траве. Поблизости торчал воткнутый в землю посох. "Он прорастет здесь", — понял Сеславин.
Ярвенна вернулась к мужу, присела возле него и погладила по лицу рукой, которой только что касалась рыжей гривы лесного тура.
Загадочные вещи происходили не только в Патоис, но и совсем рядом с бетонными мегаполисами. На огромной свалке к востоку от Летхе среди куч хлама и мусора то и дело попадались обжитые фургончики и кучки людей, сгрудившихся у костра. Тут были свои обитатели, свои порядки, и уже несколько поколений существовал свой фольклор, главной фигурой которого выступал Черный Житель.
Что представляла собой эта грандиозная свалка? Целый мир с собственной философией: мир неупорядоченного, обращающегося в хаос железа, отходов цивилизации, ржавеющей стали. Все то, над чем уже не властна техногенная цивилизация Стейра.
На свалке были свои старожилы. Например, дядя Омшо — еще не очень старый человек с широким лицом и разлохмаченный темно-рыжей бородой. Брови у него сильно седые, волосы прямые и длинные. Сложен дядя Омшо был, как бывают сложены приземистые крепыши, но при этом рост у него довольно внушительный. Омшо не был толстяком, но производил полное впечатление толстяка, особенно в вязаном мешковатом свитере, которому
Полное имя его было Омшо Терн, о чем свидетельствовала кредитка. Правительство Стейра использовало особый способ удостоверения личности. Человек носил с собой карточку, с помощью которой производились все денежные расчеты. В магазинах, на автостоянках, в кафе — на каждом шагу были установлены терминалы оплаты. Карточки снабжались считывающим устройством — «зеркалом», к которому хозяин должен был прижать палец: своеобразный рисунок на его подушечке — код. Такую кредитку не было смысла красть, невозможно было пользоваться и случайно найденной кредиткой. Вдобавок человек, объявленный в розыск, сразу лишался возможности что-нибудь оплатить. Пытаясь воспользоваться карточкой, он только выдал бы полиции свое местонахождение.
Дядя Омшо был безработный.
Социальные программы предусматривали для безработных жилье и пособие, которого хватало не только на хлеб, но и на дешевые развлечения. Банка пива в заплеванном баре была обеспечена каждому. Над всем этим блистал недосягаемый мир дорогой выпивки, роскошных ресторанов, отборных проституток и мальчиков по вызову, красочных шоу, умной техники, элитного образования и профессий, доступных только самым успешным членам общества.
Омшо был независтлив. Он любил пиво. Работать ради себя он не видел необходимости. Стараться быть достойным членом общества — он и слышать не хотел о такой глупости. На свалке дядя Омшо оборудовал себе фургончик, иногда выбирался за покупками в город, но не видел для себя другой жизни, как вдалеке от сферы услуг, корпоративной культуры, конкуренции, прослушивания и слежки, и спасителя человечества канцлера Стейра.
Дядя Омшо считался главным хранителем фольклора свалки и преданий о Черном Жителе. Мало того, Омшо сам его не раз видел.
У сложенного из мусора костра по вечерам собирались любители послушать дядю Омшо. Они рассаживались кто на ящиках, кто на земле, ставили у ног банки с пивом, у кого-нибудь находился мешочек сухолиста, травы, которую можно курить. Эта трава росла на пустошах внутри свалки: с жилистых стеблей обрывали листья, жесткие и сухие на ощупь. Их достаточно было мелко нарезать, и сразу можно было набивать глиняную трубку или сворачивать самокрутки из старых газет.
Выпивка и еда здесь играли особую роль, не такую, как в черте мегаполиса, где начиналось общество потребления, а как у первобытных людей: хлеб, бухло — это святое, это то, чем делишься, что бережешь для друга или на черный день, что можно оставить Черному Жителю, чтобы скрепить с ним союз.
Омшо отсыпал в горсть чуть-чуть сухолиста и бросил на ветер:
— На, Черный Житель, покури.
На свалке не было реальных ценностей, вещей, которые бы всерьез что-то стоили. Взамен у местных появилась привычка подбирать необычные штуки, которые "дала свалка": старый механизм, странный корпус неизвестного аппарата, разные детали, из которых умельцы делали попытки потом собрать что-нибудь работающее, но почему-то из этих деталей никогда ничего не собиралось. Как свалка легко давала, так же легко потом и отнимала, и воображение людей приписывало ей душу и намерение.