Земля и люди. Очерки.
Шрифт:
— Ну и ну-у, — протянул Филипп Андреевич. — Как прикажете понимать, товарищ Кайгородов? — Когда директор переходил на «вы» да еще и навеличивал «товарищем», ничего хорошего ждать не приходилось. — Это что же, слова мои для вас как ветер в поле?
Скороговоркой, нимало не смутясь, Иван ответил:
— К шести не мог. С шести раздача кормов, а там дойка.
— А разрешите узнать, кого это вы доить изволили? — повысил голос директор.
Иван удивился такому вопросу: в ночной записке ясно было сказано: «Прийти
— Как кого, Филипп Андреевич? Коров…
Каких таких коров? Вам тут еще и группу не дали. Кого же вы кормили-доили?
— Так каких я пригнал-то…
Филипп Андреевич притопнул ногой.
— «Пригнал-то!» Они что, коровы, ваши? — и отшвырнул от себя стопку сводок, веером разлетевшихся по столу. — Может, со вчерашнего дня и совхоз вашей собственностью стал?
Крепче сжав в кулаке кепку, Кайгородов сказал тихо, но твердо, будто железный щит выставил:
— Совхоз — ваш, коровы — мои.
— Что? Что такое? — директор даже привстал за столом.
— Я ее готовил, группу-то. Выращивал. Раздаивал. А потому отвечаю за нее. Вы — за совхоз, я — за коров.
Может быть, в этот момент стало переламываться настроение директора, однако трудно было остановиться ему, и он еще долго возмущенно кипел:
— Сегодня же отогнать коров в Андроново! Поотбивались от рук…
А поскольку Иван Кайгородов молчал, рассматривая кепку, то директор вспылил круче прежнего:
— В молчанки будем играть?!
— Коров я, Филипп Андреевич, перегонять не буду. Без них мне не работа. Лучше увольняйте.
— Уволю!
— Увольняйте.
Иван расправил кепку, надел ее наискось лба, чтобы не лезли в глаза прядки волос, и, повернувшись, шагнул к двери.
Кайгородов раскладывал по кормушкам распаренную солому, хмурил лоб, злился на свое опрометчивое «увольняйте»: «Дернуло же за язык. Ведь уволит — глазом не моргнет. А коров можно было и так перевести потом, позднее. Убедить зоотехника, парторга… Жаль, что так по-дурному вышло. Ну, да что теперь…»
Настроения у Кайгородова не было с утра. Ферма показалась унылой и мрачной, настолько несовременной, непохожей на Андроновскую, что Иван только головой покачал: прав был сторож.
Очень не понравилось Кайгородову, что доярки пришли на работу с опозданием; кое-как, в великой спешке, будто кто торопил, разбрасывали по кормушкам запарку; резаная солома падала под ноги коровам, дорожками была рассыпана по всему полу. Не понравилось Ивану и то, как готовились аппараты к дойке — они в общем-то и не готовились вовсе; их брали из склада-комнатки, не обработав, подключали к установке и пускали в дело.
И уж совсем не понравилось Кайгородову, когда бригадир фермы Клавдия Даниловна Исакова на Ивановы слова «с такой организацией труда нечего ждать проку» смерила его презрительным взглядом:
— Ты
К полудню вдруг выяснилось, что загулял скотник Голяков, а это значило, что никакого подвоза кормов не будет, коровы останутся на голодном пайке. Склоняя Голякова и так и эдак, доярки разошлись по домам на дневной перерыв. Иван остался на ферме. До блеска выскреб деревянный ларь, раздал коровам остатки кормов и — прямиком в контору. В коридоре столкнулся с директором.
— Ты что, с заявлением, что ли?
— Я за лошадью. Лошадь нужна. За кормами.
— Постой, постой… Кому лошадь-то, когда скотника на месте нет? Я вот разбираться пошел.
— Сам поеду, покуда вы разбираться будете…
Хорошо, вольно было катить в нарощенной телеге, улавливая взглядом осеннюю яркость леса, матовую черноту пахоты, сверкающую желтизной стогов. Так бы вот ехать да ехать по мягкой пыльной дороге, посматривая по сторонам и — чтоб мыслей о ферме не было. Но они были, мысли. Как ось в колесе. Все вокруг них крутилось.
На силосной яме Кайгородов и двадцати минут не побыл. Принес навильников пятьдесят — добрый воз получился. И снова в дорогу.
Сделал Кайгородов в тот раз ездок шесть, уложился в четырехчасовой перерыв. Доярки пришли на ферму и, завидев гору силоса, подивились:
— Никак Голяков появился?
— Появится, ждите, — сердито отозвался Иван, разгибая одеревеневшую спину.
— Это что же, ты, Ваня, съездил? — догадались вдруг доярки. — Гляди, какую кучу навез! Ну, молодчина!
И тут же за шутки:
— Может, бабы, на пенсию нам всем пойти?
— А что такое? Вроде рано еще…
— Так ведь, если разобраться, лишние мы тут.
— Почему это?
— Ванюша за всех справится. Корма привезет. Коров накормит. Да и подоит — за одним уж.
Зло разобрало Ивана:
— А давайте! Скатертью дорожка! Лишние вы тут. Правильно сказали.
Это в свой черед задело за живое доярок.
— Вы смотрите-ка, лишние мы тут! Как это лишние?
— Да так. Пешки пешками. На ваших глазах ферма разваливается, а вы глаза позакрывали. Скотники пьянствуют, а вы терпите. Теряете сотни килограммов молока из-за них, сотни рублей недополучаете, а терпите. Бригадир бездельничает, а вы и это терпите.
— Ишь распетушился, — сказала молчавшая до этого Любовь Лаврова. — Ты перед бригадиром попетушись. Вон она идет. Давай пробуй.
Кайгородов обернулся к входной двери; действительно, по проходу между загонками шла Клавдия Ивановна Исакова; шла порывисто, нервно, видимо, не остались неуслышанными последние Ивановы слова. Кайгородов поначалу растерялся было: не хотелось начинать разговор с бригадиром вот так, как бы из-за спины. Но и не начинать нельзя было. Насмешливо смотрели доярки. Да и накопилось за день предостаточно.