Земля и Небо (Часть 1)
Шрифт:
Об этом знал Василий Иванович, но еще больше знал, что отсутствие писем для зэка -- более прямой путь к одиночеству, за которым может последовать любой неожиданный проступок.
ЗОНА. ИЗОЛЯТОР. КРОХАЛЕВ
– - Ништяк, Соловей-разбойник, -- покровительственно заметил Кроха.
– Поживешь здесь с мое -- перестанешь хныкать. Я за свой срок сто шестьдесят суток в этом долбаном изоляторе отбухал. А сколько еще здесь сидеть!
– ударил он ненавистную стену.
– - Мама ты моя...
– - вздохнул сокрушенно, мотая безутешно головой.
– - Ну да, а мне всего тридцать лет. И сижу второй год.
– - Наверстаешь, девственник, -- успокоил его, усмехнувшись, Кроха.
– Только от ШИЗО надо линять.
– - Да, если б узнал раньше о шизофрении...
– -
– - А ты сам-то почему этот вариант не прогнал?
– - Так тоже поздно шевельнул рогом. Тут же школа нужна, подготовка. Вот пример был. один на врачебной комиссии лаять начал. Ну вроде нормально все шло: залез под стол, ножки обнюхивает, только что заднюю лапу не поднимает. А там профессор попался, ну прямо шельма! Он тоже нырнул под стол и как замяукает! Ну, тому бы зубы ощерить да наброситься, а "дурак" растерялся, зенки-то вытаращил от удивления. Короче, выкупили его. А один тоже стал цепляться ко всем: крыса, мол, у меня в животе, вот-вот раздерет меня. Ну, вырезали ему аппендицит, и "крысу" показали: вот, достали крысу из тебя. Но все-таки спасся от расстрела. Сейчас на воле ходит...
– - Эх, воля, воля... Щас закурить бы. Аж скулы сводит. Или в тюрягу бы обратно, отлежаться месячишко...
– - Да, в тюрьму бы неплохо, -- мечтательно потянулся Кроха.
– Передачки там, новости всякие -- кто на суд, кто с суда. Интересно... Ладно, завтра выхожу, ужин тебе оставлю -- таков порядок. Не лопнешь? Завтра день не пролетный, поплотнее кишке будет. Сейчас в зону бомж косяком пошел... Они к зиме устраиваются где потеплее.
– - Это вроде как бродяги?
– - спросил тупой Соловей.
– - Вроде. Бомж -- без определенного места жительства. Но им, бедолагам, как повезет, смотря в какую тюрьму угораздит. В одних пересылках клопы сожрут, уж не рад будешь, что залетел сюда. В других может перекантоваться неплохо. А лучше всего в Москве. Столица! Там столько чердаков и подвалов. Ох и понастроила Екатерина заведений по всей России для нашего брата!
– зевнув, сообщил он.
– - Екатерина, что ли, все тюрьмы построила?
– - сморозил очередную глупость Соловей.
– - Ну не все, конечно, так говорят, -- травил Кроха.
– - А знаешь, почему? Если сверху глядеть на старые тюрьмы, то прочтешь букву "Е". Только вот прогулочные дворики перенесли с земли на крышу, чтобы полегче дышалось народу. А в Бутырке две палочки построили недавно. Получилась буква "Ю". Наверное, решили память Юрия Долгорукого увековечить. Да... В тюрьме хорошо... Любовь с бабами можно закрутить взглядами, записочки чиркать. Одна стерва мне обещала писать, да наколола...
Прозвучал тут сигнал отбоя, открыли упоры, державшие пристегнутыми нары-вертолеты, Соловей с Крохой тут же свернулись на них калачиками, погрузились в мечтательную дрему, в которой переплелись явь и сон.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Длинный рубленый и оштукатуренный барак назывался в Зоне санчастью, а по-зэковски -- больничкой. Опоясан он был высоким забором и имел во дворе сад, где росли два тополя, вяз, небольшие березки, по краям -- несколько кустиков малины. В первой части барака находилась амбулатория с кабинетами врачей для приема, во второй -- лаборатория да четыре стационарные палаты по десять коек. Неистребимо пахло лекарствами, гноем и парашей. Был и маленький изолятор, запираемый на ржавую погнутую решетку, -- это на случай внезапного помешательства одуревшего в неволе зэка...
Окна палат выходили во двор, выстланный аккуратными дорожками вдоль клумб и палисадника. В середине двора беседка, по краям несколько скамеек, а меж деревьями необычно густая сочная трава. Используя это укромное место, можно было здесь разлечься да скоротать в одиночестве время, уняв хоть на миг тягостный разброд души.
БОЛЬНИЦА. ЛЕБЕДУШКИН
В больничке рану мою промыли, перебинтовали, даже гипс наложили, торчали ногти залитых кровью пальцев да вместо ноги -- дура белая недвижная.
С одной стороны -- до свадьбы-то с моей Наташкой заживет. Хорошо, что хоть живой остался, видел я, как уводили мать Чуваша, как ноги ее подогнулись у вахты и молодая жинка его тащила мать к скамейке, а у той язык уже вывалился. Вот еще одна смерть... Оклемалась, бабий век долог, это у мужика армия, тюряга, драка какая-нибудь -- и на том свете. Быстро у нашего брата с этим делом. Детки не успевают подрасти. Потому как жизнь у русского мужика в родной стране такая, незавидная...
С другой стороны, и коновалам этим доверять нельзя. Главный тут лечило мне лепит горбатого к стенке: мол, на свадьбе твоей чечетку отбацаю. А у самого глаза грустные-грустные. Верить им нельзя. Только на второй день поднял свои задумчивые глаза, оглядывая рентгеновский снимок. неплохо, неплохо, говорит... Бородку свою ленинскую, в клинышек поднял, если, говорит, что не так, ломать-дергать ногу будем. Без наркоза, садюги. Если, говорит, по дури не сдвинешь вновь ступню свою за неделю -- заживет. Постараюсь...
В палате лежат кроме меня еще четверо ахнариков. Все поохали, услышав мой рассказ про аварию и Чуваша, повздыхали, да каждый задумался о своей бедолажной жизни, что вот так же кончиться может, под плитой, в собачьей пасти или под очередью автоматной.
Ну, мои-то соседи тихие: два слепых -- старичок Иван Иваныч Альбатрос да второй слепец, лет тридцати двух, чернявый Клестов -- вылитый казак Гришка Мелехов из фильма -- с тонким, с горбинкой носом, впалыми щеками, красивый парень. Альбатрос тоже еще хоть куда, в свои пятьдесят шесть -крепенький мужик, в молодости, видать, сильный был, они, слепые, все сильные, жизнь заставляет. И говорит резко и быстро, отрывисто. А Клестов, наоборот, тихонько так гутарит, будто своей слепоты стесняется.
Они оба отрастили волосы на голове. С утра на них поглядишь -- словно в обычной вольной больнице лежишь. Себя-то, обчекрыженного, не видишь...
Стриженые тоже имеются. Казарин, он три дня назад выпил отфильтрованного спирта, выцеженного из клея. Кайф-то он, конечно, кайф, но вот потом такие результаты...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
На любителя.
Берется обычный клей "БФ", наливается в чисто помытую трехлитровую банку (берегитесь микробов!). Ставится банка под сверлильный станок, и в его патрон зажимают не сверло, а свежевыстроганную палку, обязательно продезинфицированную (бойтесь микробов!). Палка эта наматывает на себя -- по принципу центрифуги -- слизистую, клейкую массу. Сменяются одна за другой три палки. Длительность процесса -- один час.
В итоге внизу, в банке, в результате хитрой операции остается отцеженный спирт. Он через марлю сливается в кружку. Будьте здоровы, гуляй, кенты! Пригодно ли сие для употребления? Вскрытие покажет...
НЕБО. ВОРОН
Гуляй-гуляй...
Тяжкое отравление скручивало потребителей этой гадости покруче любого похмельного синдрома. Люди, травившие этим пойлом свой не самый здоровый организм, частенько падали потом где попало, раздирая уши жутким воплем. Боли были страшные -- казалось, кто-то режет беднягу изнутри. Нечто подобное случится через десять лет в этой стране, когда народ окончательно обеднеет и станет пить чистый спирт, прозванный мудрым народом "cтеклорезом". Этот самый стеклорез подкашивал даже самых крепких алкашей, а при их вскрытии врачи обнаруживали необычные изменения: кора головного мозга была испещрена глубокими бороздами неизвестного происхождения. Оттого и назвали стеклорезом... Пьющие сей могучий напиток будут славиться тем, что после его употребления начисто забывают свое имя, происхождение, детей и близких. Оставаясь на вид здоровыми. Так они и будут ходить по этой стране, множась и пугая окружающих. Но это впереди, пока мы в восемьдесят втором, накануне огромного события, что наступит вот-вот, и я обязательно расскажу вам о нем...