Земля и Небо (Часть 1)
Шрифт:
– - Пашка, вниз! Шустро! Бетон пришел!
Скатившийся на землю -- спускаться было менее страшно -- Гусёк подхватил оставленный у основания крана свой инструмент -- лопату, вскарабкался в кузов самосвала. Длинноволосый водитель, вольнонаемный Серега, без интереса следил за ним с подножки.
– - Чё, Серег, по моде подстригся? Не то что мы!
– - Гусёк пригладил свою колючую голову. Он начал свою старую песню -- подколки, только с помощью их можно было расшевелить вечно сонного Серегу.
– - Не нравится?
– -
– - Почему ж...
– - не согласился Гусёк, ловко очищая борта от налипшего бетона.
– - На бабу даже очень похож.
– - Глохни, ты...
– - огрызнулся и слез с подножки оскорбленный водитель.
– - Чё, чаю теперь не привезешь?
– - играл Пашка с огнем.
– - Так и так бы не привез...
– - заметил преувеличенно грустно.
– - Ну чё ты, Серега, жлоба из себя давишь? Трешки тебе уже мало с червонца... Пятерик захотел?
Серега, жадный человек, помялся.
– - Да нужна мне твоя пятерка...
– - прогундосил неуверенно.
– - Рыскают на вахте вон... хрен от них что спрячешь. А штраф, между прочим, полтинник!
– - оживился он, присвистнув.
– - Заяц ты, заяц...
– - грустно констатировал Гусёк, спрыгивая с кузова.
Серега посмотрел на него затравленно, решился:
– - Ладно, давай...
– - Счас!
– - сделал рукой Гусёк и помчался от самосвала.
Квазимоду он нашел на рабочем месте, в пропарочной камере.
– - Бать, червонец дай, -- выдохнул Пашка.
– - Чай привезут.
Воронцов одобрительно кивнул, подтянувшись, выпрыгнул из уже остывшей камеры, уселся на высокий штабель бракованных свай.
– - А ты чего на работе, свиданка же у тебя? Сутки отобрали, что ль?
– озабоченно спросил, оглядывая зевающего Гуська.
– - Да нет... Привязались: почему да как, не родственница вроде. Ну я говорю -- невеста, второй раз уже приезжает. Все, говорят, хватит разврата... Я кричу: невеста, вы не оскорбляйте ее! Завелся... Ну вот меня днем на работу и выгнали. Мать справку прислала -- болеет раком.
– - А вечером -- назад, к ней?
– - Ну да...
– - разулыбался Гусёк.
– - Она готовит ужин там счас, Бать. Обедать не буду, ребятам пайку отдай!
Квазимода кивнул.
– - Чего зеваешь все?
– - Да не спал ни грамма, Бать. Понимаешь...
– - Гуськов весь светился.
– - Вчера расписали нас. Считай, у нас медовый месяц.
– - Поздравляю, -- помягчел и скупо улыбнулся Батя, -- давай с бетоном быстрее, не в твоих интересах задерживать...
– - Ну...
– - Пашка уже весь был у своей чернявой.
– - Жених...
– - почти по-отечески оглядел его Батя и подумал: "Вот и у меня такой сын уже мог быть -- молодой, розовощекий, девок так же бы портил, стервец..."
Оглянувшись вокруг, стянул сапог.
– - Щас.
Засунул руку в дурно пахнущее нутро, осторожно вынул из разреза кирзы два червонца,
У самосвала Гусёк, так же точь-в-точь, как Батя, оглянувшись по сторонам, сунул свернутый в комочек червонец лохматому Сереге.
– - А как насчет "слона"?
– - спросил солидно, заговорщицки.
– - Какого слона?
– - испуганно вытаращил глаза Серега.
– - Путёвого чая, индюхи, -- растолковал Пашка.
– - Ну ладно, -разрешил, -- на крайняк можно высшего грузина или 36-го казака кубанского. Только грузинский веник не лажани!
До Сереги наконец дошло, он ошалело кивнул, залез в кабину.
Пашка облегченно вздохнул, он был доволен собой. И Батя-Квазимода будет доволен. А ему надо быстрее разбираться с этим бетоном. Валя, Валюша, Валентина...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Вырванная с корнем монтажка, крепящая стропу к поднятой краном бетонной свае, сорвалась и как бумеранг зловеще просвистела над головой Бати, глубоко воткнулась в грязь. Он ошалело смотрел на нее, а сзади истошно крикнули:
– - Кваз, берегись!
Батя инстинктивно пригнулся, и освободившаяся стропа с тяжелым крюком, обдув голову ветерком смерти, неумолимо устремилась в сторону Гуськова. Он же нелепо оседал, и она пролетела над ним. Батя поднял голову, заорал страшно и гортанно, как пещерный человек.
Перепуганный Сычов еще более опустил сваю, отчего немой до сих пор Гусёк вдруг закричал надрывно и глухо.
– - Ты чего?!
– - захрипел Батя крановщику.
– - Ты чего, сука?!
Люди, тесно сидевшие у каморки на коротком перекуре, вдруг вскочили от близкого душераздирающего крика. Все увидели смертельно белое пятно лица еще мгновение назад улыбчивого Пашки.
Поднятая краном свая весом в тонну, сорвавшаяся с пятиметровой высоты, упала на колени задремавшего Гуська... и что теперь от них осталось?.. Нижней части его тела, скрытой под ней, как бы уже не существовало. Он оседал куда-то в землю, с запрокинутой, непослушной головой.
Батя первый подбежал и хотел схватить парня, но придавленное тело распадалось на куски...
Батя, враз взмокший, подсунул свои пальцы-клешни под сваю, лицо напряглось, залившись багровым от натуги румянцем, и казалось, что оно лопнет, обнажив кровавое человечье мясо. Его сильные пальцы, ломая ногти и сдирая лохмотьями кожу, скользили по окровавленному бетону.
Подбежавший Бакланов подсовывал под сваю лом, другие бестолково тыкались, мешая друг другу. Никто даже не отскочил, когда Колька наконец дернул сваю и она подалась на них, вторая монтажка заскрежетала, и если она вырвется -- свая придавит всех. Но -- странно -- никто не сдвинулся, стояли как зачарованные, стараясь не глядеть вниз, где совсем уже врос в грязь расплывшийся алым пятном Гусёк.