Земля и небо. Записки авиаконструктора
Шрифт:
Но тут подсуетились с парашютом, я влез в кабину, затарахтел мотор, и мы полетели. Я думал, что самолет будет делать два круга и почти успокоился, когда еще не закончив первого, летчик сказал:
— Вылезай!
Еще на земле я дал себе зарок: выполнять команды без промедления, поэтому резко встал, но задний парашют за что-то зацепился. Я дернулся вперед — уперся передний. Тогда, действуя осторожнее, я выпрямился, перелез через борт, держась одной рукой за край кабины, поставил одну ногу на крыло, а другую вставил в подножку и только успел взяться правой рукой за кольцо, как услышал:
— Прыгай!
Мельком
Нас учили считать до трех, прежде чем дергать за кольцо, но я не считал, а, немного выждав, сделал неуверенную попытку выдернуть кольцо. Оно не поддалось, а под ногами очутилось голубое небо. Я схватился двумя руками за кольцо, и оно легко выдернулось. Ну, слава Богу, теперь нужно только немного подождать.
Но ждать не пришлось. Меня бесцеремонно, крепко дернуло. Посмотрел вверх — белый купол на голубом фоне. Вниз — коричневая земля. Кругом — линия горизонта. И такая легкость, просто ликование. Все позади.
Но оказалось, позади еще не все.
Первым впечатлением было ощущение, что я, слегка покачиваясь, подвешен между небом и землей. Потом земля стала как будто ближе. Затем приближение ускорилось, я вспомнил чему нас учили и попытался повернуться лицом по ветру. Скрестив руки над головой, я взялся за стропы и потянул их в разные стороны. Но земля почему- то побежала от меня. Когда отпустил стропы — та же история. Я заметался туда-сюда, а снос тоже менял свое направление. Когда же я, наконец, понял, что принимаю собственное раскачивание за ветер, земля вдруг пошла на меня быстрее, и… бряк! В левой щиколотке что-то хрустнуло. Я попытался встать, но появилась резкая боль в ноге, и мне пришлось снова сесть.
Ко мне бежали люди. С их помощью я как-то доковылял до завода, но вот незадача: заводская «Эмка» одна, а распорядителей двое. Заместитель директора Шульман командует: «В Асторию», а дежурный по заводу, уже вступивший в свои права, мой приятель Женька Капитонов: «В больницу». Наконец, нашли компромисс: одним рейсом завезти меня в больницу и продолжить путь в «Асторию».
Когда добрались до больницы им. Коняшина и повели меня по лестнице, Шульман слева, АэС справа, я ему и говорю:
— Вот, Александр Сергеевич, тот случай, когда я сел вам на шею.
— Подождите, — отшутился он. — Я вам еще отомщу.
Шульман хихикнул в свою черную кудрявую бороду, а мне было не до смеха: они-то сейчас поедут весело обмывать первый вылет серийного АИР-6, а меня ждет в этом конском заведении унылая койка.
Скучать, правда, особенно не пришлось. На другой же день после того, как наложили шину на перелом кости у лодыжки, является коновал в образе женщины с резиновым молоточком и, сняв шину, начинает постукивать по едва-едва начавшему заживать перелому. У меня от боли глаза чуть не вылезают из орбит, я корчусь и стенаю, а соседи по палате корчатся со смеху.
Правда и я, грешен, присоединяюсь к ним, когда очередной жертвой этой истязательницы становится мой сосед по койке. На вопрос «Зачем вы это делаете?», она ответила:
— Этот метод вызывает прилив крови к больному месту и
— А может быть, было бы лучше оставить больных в покое?
Нет, не случайно эта больница носит имя Коняшина. В ней есть нечто конское.
Однако в больнице оказалось не так уж все неприятно. Скорее — наоборот. Не знаю, благодаря ли этим истязаниям, или просто молодость брала свое, но перелом вскоре стал заживать. Я начал потихоньку ходить, чему способствовало то, что поломалась только одна малая кость, а большая не пострадала. Настроение поднимали и знакомые с авиазавода, навещавшие меня.
Но особенно приятными были визиты инструктора-парашютистки Веры Федоровой, рекордсменки мира среди женщин по прыжку с высоты более 6 километров без кислородного прибора, которая проводила предварительные занятия с нашей группой еще до Зеваева. Хотя она и была замужем, это ее не особенно связывало, так что наши отношения, особенно после больницы, вышли за пределы товарищеских. И только отъезд из Ленинграда прервал наше знакомство.
Метаморфоза
Возвратившись из Ленинграда в Москву, я не нашел свое КБ в Авиационном переулке. Оказалось, что мы все перебрались на новое место, туда, где и теперь пребывает ОКБ им. А. С. Яковлева. На внушительной территории имелось одноэтажное кирпичное строение. Там, в одной большой комнате, первоначально разместились конструкторы Группы легкой авиации. Здесь тогда стояли три стола, за которыми, лицом к конструкторам, сидели Трефилов, Беляев, а иногда и Яковлев. В первом ряду, напротив стола Яковлева, отвели место и мне. Слева сидели Глеб Седельников и Андрей Ястребов. Дальше — еще человек двадцать конструкторов и расчетчиков.
Пока мы в Ленинграде оказывали, как могли, техпомощь в освоении производства АИР-6 серийным заводом, здесь, в Москве, даром времени не теряли. Уже к концу лета 1934 года был построен АИР-9, первый свободнонесущий моноплан конструкции Яковлева. Это был пробный самолет подобного типа, за которым последовали подобные ему АИР-10 и Я-20. Последний из них стал широко известен как УТ-2, строившийся крупными сериями.
Территория кроватной мастерской, куда в 1934 г. переехало ОКБ Яковлева
Построенные ранее три опытных экземпляра АИР-6 и присоединенный к ним первый серийный из Ленинграда свели в одну группу, «колхоз», как ее прозвали, и отправили в дальний перелет Москва-Иркутск-Москва, благополучно и помпезно закончившийся в Тушино в День авиации 18 августа 1934 года при большом стечении народа.
Яковлев со своей Группой легкой авиации оказался живучим, получив в 1933 году территорию кроватной мастерской, а затем, спустя год, и статус завода № 115 ГУАП (Главного Управления авиационной промышленности). Как территория, так и строения постепенно, отчасти с помощью самих сотрудников, устраивавших субботники, приобретали приличный вид.