Земля несбывшихся надежд
Шрифт:
Однажды, когда Анне было уже два с половиной года, я возвращалась из сада и от неожиданности просто остолбенела. Анна сидела на руках у Муи Цай, погрузив голову в ее голубое с белым платье. Я была просто потрясена увиденным, потому что была уверена, что Муи Цай давно перестала кормить ее грудью, ведь ненормально кормить грудью двухлетнего ребенка. Во мне закипела злоба. Возмущение заставило меня забыть, что сама я сосала грудь почти до восьми лет. Ужасные, жестокие слова готовы были сорваться с языка. Горечь просто переполняла меня. Я было открыла рот, но неожиданно увидела, что Муи Цай, не зная, что ее кто-то видит, смотрит куда-то вдаль, а по ее круглому лицу катятся слезы. И в этом лице была такая скорбь, что я невольно прикусила язык.
Стоя за дверью в кухню, я глубоко вздохнула и попыталась, насколько смогла, спокойным голосом позвать Анну. Она прибежала ко мне с самым невинным выражением лица. Она не предавала меня. Я это понимала, но в моей груди все равно поселился ужасный зверь ревности. И этот зверь был безжалостным. Почему этот зверь поселяется в сердце? Я так и не нашла ответ на этот вопрос. Он притворяется, что все прощено и забыто, но никогда ничего не забывает. Оставаясь некоторое время неподвижным, он, притаившись, ждет, чтобы уничтожить все хорошие отношения. Или черным вороном отчаяния прошепчет в ухо, будто Муи Цай хочет украсть моего ребенка, чтобы выдавать за своего собственного. Я крепко прижала Анну к себе. Она чмокнула меня в щечку и сказала:
— Тетя Муи Цай здесь.
— Хорошо, — бодро ответила я. Но после этого старалась больше не оставлять Анну с Муи Цай.
Дни пробегали, сливаясь в недели и месяцы, так же, как огонь сжигает дрова, оставляя после себя только пепел. Мне было уже почти девятнадцать. Женщина. Мои бедра стали шире после родов, а груди наполнились молоком. Изменилось и мое лицо, — отчетливей стали проступать скулы, в глазах появилось чувство уверенности в себе. Дети росли быстро, заполняя дом смехом и детскими криками. Я была счастлива. Так хорошо было вечерами сидеть во дворике и смотреть, как они играют среди сохнущих белых простыней, подгузников, рубашек Лакшмнана и крохотных платьиц Мохини, раскачивающихся на ветру. У меня нередко появлялась мысль, что из простого сукна у меня получилась шелковая сумочка. Все мои дети были прекрасны, ни один из них не был похож на моих несчастных пасынков.
Муи Цай остригла свои длинные волосы. Теперь они только закрывали ей шею. И мы обе снова были беременны. Одно неосторожное движение в темноте могло закончиться трагически. Большие круглые глаза Севенеса пристально следили за тем, как Муи Цай ходит тяжелой походкой приговоренного.
Теперь ее хозяин твердо пообещал, что она сможет оставить ребенка себе. «На этот раз он выглядел искренним», — сказала Муи Цай. Я ничего не могла ей ответить. Она смотрела на меня с такой пустотой во взгляде, какой никогда раньше не было. Она была как маленький зверек, попавший ногой в капкан. При свете масляной лампы я видела, как она безмолвно сидит, уставившись в пустоту, а в уголках ее глаз мерцают слезинки. Раньше мы могли обсуждать с ней любые темы. Даже постельные подробности: у нас не было никаких секретов друг от друга. А теперь между нами была, хоть и невысокая, но стена, с одной стороны которой было мое молчание, а по другую сторону этой стены стояла Муи Цай, несчастная и печальная, и просто смотрела. У меня была куча детишек, а у нее — только визиты ее хозяина и беременности, но ни одного ребенка.
«Мы все еще остаемся друзьями», — упрямо твердила я себе, отказываясь разрушить стену. Когда человек молод, ему очень непросто преодолеть эгоизм и гордость.
После того как она родила ребенка, я продолжала оставлять керосиновую лампу гореть всю ночь и сидела допоздна возле окна в надежде услышать в темноте ее шаги и мелодичный голос: «Ты еще не спишь?» Недели проходили, но круглое лицо Муи Цай так и не появлялось в моем окне. Я была на последнем месяце беременности. Случайно я мельком увидела ее с веранды — она сидела на зеленом каменном стуле, положив локти на каменный стол и уставившись в землю. Волосы закрывали ее лицо.
— Что случилось? — спросила я у нее, хотя уже обо всем догадалась.
— Вторая жена забрала ребенка, — безучастно прозвучал ответ. — Но хозяин сказал, что я могу оставить себе следующего. А где Анна? — спросила она, и ее лицо на миг оживилось.
— Приходи, посмотришь на нее. Она очень быстро растет.
— Я скоро приду, — мягко ответила она, немного улыбнувшись. — Тебе лучше уйти, пока тебя не увидела хозяйка. До свидания.
Шторы на одном из окон раздвинулись и снова закрылись. Еще до того как я попрощалась с ней, Муи Цай повернулась и пошла по направлению к дому. Я беспокоилась о Муи Цай не очень долго, потому что после обеда появились слухи, будто что-то произошло с моим мужем. Когда он ехал в банк на велосипеде, его сбил мотоциклист. Говорили, что его повезли в больницу в бессознательном состоянии. Меня охватило предчувствие еще большей беды.
Тревога все росла по мере того, как мы с детьми ехали на такси в больницу. Я вся тряслась от страха. Мысль о том, что мне придется растить их самой без кормильца, заполняла мою голову, вытесняя все остальные мысли. Я прошла вместе с детьми в отделение «скорой помощи» и посадила их на длинной скамье в коридоре. Они втиснулись между причитающей женщиной и мужчиной с ужасными признаками слоновьей болезни. Дети смотрели на огромные распухшие ноги мужчины, который поднялся и медленно пошел по коридору. И тут я увидела неподвижное тело Айи, которое везли на тележке. Я подбежала к нему. Но чем ближе я подходила, тем больше страх одолевал меня. У него в голове зияла огромная рана, из которой сочилась кровь.
Кровь была повсюду: в волосах, на шее, на рубашке, тоненькими струйками стекала на тележку. Я никогда в жизни не видела столько крови. Кровью было залито все лицо. Из четырех передних зубов, тех самых, на которые я обратила внимание еще на свадьбе, у него остался только один. Рана была просто ужасной, но настоящий шок я испытала, когда увидела, что у Айи с ногой. Кость была сломана и ее острый край торчал наружу, прорвав мышцы. При виде этого кошмара я едва не лишилась чувств. Надо было за что-то ухватиться, чтобы не упасть в обморок. Единственное, на что я могла опереться, была стена, и я тяжело упала на нее всей спиной. Почувствовав опору, я позвала мужа по имени, но он никак не отреагировал.
Несколько мужчин-санитаров быстро прокатили его по коридору к двойным дверям приемного отделения. Я стояла, опершись на стену, глядя в никуда и едва держась на ногах. Ребенок внутри меня зашевелился, и я почувствовала, как на глаза навернулись слезы. Я посмотрела на скамью, на которой в ряд тихо сидели дети и смотрели на меня большими испуганными глазами. Я слабо улыбнулась и поплелась к ним. Колени не переставали дрожать. Я подошла поближе, и дети сгрудились вокруг меня.
Лакшмнан обнял меня за шею своими тоненькими ручками.
— Мама, когда мы поедем домой? — спросил он каким-то странным шепотом.
— Скоро, — ответила я, сжав его в объятьях так сильно, что он даже застонал. Мы с детьми ждали несколько часов.
Мы ушли поздно ночью, так и не дождавшись новостей. Айя все еще находился без сознания. Рикша вез нас, близнецы грустно смотрели на меня, Анна уснула, засунув большой палец себе в рот, а Севенес пускал пузыри. Я смотрела на них и думала о вдове, которая бросила в колодец шестнадцать своих детей, а потом бросилась туда сама. Мысль о том, что мне самой придется растить детей, пугала меня до ужаса. Я будто бродила в каком-то черном туннеле, и голоса детей звучали откуда-то издалека.