Земля обетованная
Шрифт:
— Все это низкое злопыхательство, вы не анализируете, а рычите и огрызаетесь как животное, — прибавил со своей стороны Куровский и подлил ему еще вина.
— Я ненавижу и презираю вас и потому ваше мнение мне безразлично.
— Убирайтесь отсюда! — крикнул Мышковский, вскакивая с места.
— Оставь! Его ненависть — мерило нашей силы.
Кесслер ничего на это не ответил; развалясь в кресле, он читал какое-то смятое, испачканное письмо и зловеще усмехался.
— Что-то быстро исчерпали вы эту тему, — заметил Кароль.
— Мы терпим его брань, потому что он обнажает при этом свои слабые,
— По утверждению Пифагора, все в мире можно обозначить числом, так вот ты, Кесслер, — нуль, абсолютный нуль, — со злостью сказал Мышковский.
— Давайте выпьем! — предложил Мориц, который, как обычно, не принимал участия в общем разговоре.
Собравшиеся выпили раз, другой, закурили сигары, и наступила продолжительная пауза.
Молчание нарушил Травинский, имевший привычку высказывать парадоксальные суждения.
— Человек, которым движет корыстолюбие, — заговорил он своим звонким, приятным голосом, — это всего-навсего винтик в хорошо отлаженном общественном механизме. Он пополняет собой ряды серой человеческой массы, и его роль в прогрессе сводится к нулю, в лучшем случае, — к сохранению статус-кво. Он — потребитель цивилизации, но не ее творец.
— Вы что, сторонник исключительной роли личности в истории? — с живостью отозвался Высоцкий.
— Я только утверждаю, что своим развитием мир обязан выдающимся личностям, без них царили бы беспросветная тьма, хаос и разгул слепой стихии.
— А откуда берутся эти избранники? С луны что ли сваливаются с готовыми сводами законов, передовыми идеями, открытиями, изобретениями? Или они все-таки продукт этой самой серой массы, этих «потребителей» цивилизации? Если последнее справедливо, я кончил! — с вызовом сказал Высоцкий. Подкрутив усы, привычным движением обмахнув лацканы пиджака и спрятав в рукава манжеты, он приготовился таким образом к словесной схватке.
— Итак, ваше заключение? — спокойно спросил Травинский.
— Выдающиеся личности, о которых вы изволили говорить, все эти гении и корифеи науки, искусства, великие деятели, вдохновенные пророки и тому подобное — всего лишь орудия, при посредстве которых выражают себя породившие их нация, народ или государство. И величие их прямо пропорционально величию среды, из которой они вышли. Они, как линзы, и их назначение фокусировать чаяния, стремления и нужды своего народа. Поэтому трудно предположить, чтобы среди папуасов мог родиться Коперник или Гене-Вронский [62] .
62
Гене-Вронский Юзеф Мария (1776–1853) — польский философ, математик, астроном.
— С таким же успехом, я могу доказать обратное, а именно: что гении — отнюдь не порождение своей нации. Но сперва я расскажу вам старинную легенду о том,
— Чудесная сказка, но не больше того! — воскликнул Высоцкий.
Они горячо заспорили, не прервался спор и за ужином, который вскоре подали. Но когда к разговору присоединился Куровский, а вслед за ним и остальные, они поумерили свой пыл.
Только Боровецкий был какой-то осоловелый, говорил мало и, казалось, не слушал, о чем говорят, зато много пил и с досадой поглядывал на собравшихся: ему хотелось остаться наедине с Куровским. Но об уходе никто не помышлял, особенно теперь, за черным кофе, когда Куровский был в ударе. Поглаживая посеребренную сединой бороду и блестя светло-карими глазами, которые разгорались по-тигриному, по мере того как он входил в раж, он сыпал афоризмами.
Вот некоторые из них:
«Берегись благонравия, оно навевает скуку».
«Добродетель хороша, если слегка приправлена пороком».
«Жаждущий справедливости может приобрести ее за деньги».
«Чем деист отличается от атеиста? Разной степенью глупости».
«Даже самый отъявленный негодяй иногда щупает себя: не выросли ли у него ангельские крылья».
«В Лодзи все заповеди соблюдают, кроме одной: не укради».
«Истина слишком дорога, чтобы восторжествовать в цивилизованном обществе».
«Мы подчиняемся законам и уважаем их, так как они опираются на штыки».
«У нас души варваров, инстинкты дикарей; мы не доросли до современной цивилизации. Она для нас как одежда великана для карлика».
«Наши знания — как спичка, горящая во мраке вечности».
«Посвятивший себя служению одной идее, пусть не хвастается: он просто не способен на большее».
«Нет добрых и злых, есть умные и глупые».
Кесслеру надоело это слушать, и, передернув плечами в знак презрения, он сказал:
— Забавляетесь словами, как маленькие дети мыльными пузырями. Я пошел!
— Что ж, это верно, — заметил Куровский, но что он имел в виду, было не ясно.
Кесслер остался.
Разговор перешел на литературу, и тут тон задавал Мышковский.
— Песня была всегда и будет, и она важней пособия по пряже камвольной шерсти! — сказал он, адресуя свои слова Боровецкому, который подтрунивал над горячими поклонниками литературы. — Впрочем, не в этом дело. — Он встал и, посмотрев на собравшихся каким-то грустным взглядом, прибавил: — Выпейте за мое здоровье, завтра утром я уезжаю в Австралию.