Земля Обетованная
Шрифт:
Глава 26
Купер проснулся оттого, что нечем было дышать, и процесс пробуждения прошел быстро, минуя стадию между бессознательным и сознательным. Он был весь в поту, голова раскалывалась. Попытавшись бороться с узами, которые его держали, осознал, что на нем костюм, а поверх еще и простынка. Купер заморгал, потер глаза руками и попытался мысленно восстановить события вчерашнего вечера.
Позади что-то едва заметно зашевелилось, и он повернулся. Это была обхватившая обеими руками подушку Шеннон. Кровать. Они в одной кровати в ее квартирке. Было ли у
Но нет же, нет, они оба одеты.
Купер смутно помнил о том, как опустошал один за другим бокалы, о том, как до конца докурил самокрутку. Последним воспоминанием был танец. Шеннон оказалась удивительно хорошей танцовщицей – рядом с ней он чувствовал себя большим, неуклюжим и счастливым. А затем провал. Ничего.
Купер со стоном опустил ноги с кровати на пол. Ботинок на ногах не было, следовательно, по крайней мере, он вчера смог разуться. Переждав одновременный взрыв в голове нескольких петард, Купер побрел в ванную. Моча из него изливалась не меньше получаса. Затем стянул одежду и залез под душ. Контрольная панель была непривычной: поворотная ручка с нанесенными вокруг значениями температур и кнопка. Ручку Купер выставил на теплую, но не слишком горячую и нажал кнопку. Из разбрызгивающей головки душа хлынула вода. Десять секунд – и ее поток прекратился.
Все правильно, экономить воду приходилось ежедневно. Недостаток воды являлся самой серьезной проблемой Обетованной, поскольку вода сюда поступала лишь двумя способами: во-первых, влагу из воздуха высасывали хитроумные механизмы, расположенные за пределами городов; во-вторых, вся дождевая вода, попадавшая на крышу любого здания, собиралась в специальные емкости.
Неудивительно, что спецы из ДАР сочли систему водоснабжения наиболее уязвимым местом Обетованной. По их расчетам выходило, что достаточно точечными ударами повредить идущие к городу трубы и разрушить машины, аккумулирующие воду из атмосферы, и в течение двух недель население Обетованной уменьшится на семнадцать процентов, а к концу месяца – на сорок два. Спад промышленного производства к концу этого периода составит порядка тридцати одного процента.
Купер вновь нажал на кнопку и смочил волосы. Затем нанес на них шампунь и вновь нажал на кнопку. Кое-как, с горем пополам, он умудрился все же вымыть голову. Здешний душ оказался наихудшим из всех, какими он когда-либо пользовался, и, главное, никак не помогал избавиться от похмелья.
Купер вытерся насухо и оделся. Взглянул в зеркало:
«Игра продолжается».
Когда он вышел, Шеннон готовила кофе. Прическа ее была измята, на правой щеке остались полосы от складок на подушке.
– Доброе утро, – не поворачиваясь, сказала она. – Как себя чувствуешь?
– Чувствую себя мертвым и похороненным. А как ты?
– У меня то же самое. – Шеннон налила в емкость воды и, по-прежнему оставаясь к нему спиной, засунула ее в кофеварку. Затем открыла холодильник и взглянула на полки. – Выбор блюд на завтрак весьма ограничен.
– Кофе будет достаточно. Спасибо.
Шеннон захлопнула дверцу холодильника и повернулась:
– Послушай, я насчет вчерашней ночи.
– Да вроде и говорить-то не о чем.
– Знаешь, я только не хотела, чтобы ты… Мы хорошо провели
– Эй, ты же затащила меня в постель. – Купер улыбнулся так, чтобы Шеннон поняла, что он шутит. – Все было великолепно. Сняли напряжение, расслабились в течение одной ночи.
Она кивнула. Взяла со стола пустую бутылку из-под пива и кинула в мусорный контейнер. Открыла ящик в столе, затем тут же его закрыла.
– Так почему ты изменила свое мнение обо мне? – спросил Купер.
Шеннон вгляделась в него:
– Наверно, то же у тебя было и с женой? Ты говорил ей, что у нее на уме?
– Извини, но так уж у меня всегда получается.
– Ладно. – Шеннон глубоко вздохнула. – Ты прав, я изменила мнение о тебе.
– Потому что мы напились вчера?
– Возможно. Ты оказался совсем другим человеком. Хотя я до сих пор вовсе не уверена в том, какой ты на самом деле.
Ее взгляд был твердым, без намека на извинения.
Купер подошел к раскладной кровати. Взял измятую простынку за углы, встряхнул и опустил на поверхность матраса, так что простынка стала идеально ровной. Взбил подушки и аккуратно положил их у изголовья.
– Я вырос в армейской среде. Когда мне стукнуло семнадцать, сам вступил в армию. Затем перевелся в департамент. И все время я вел бой ради чего-то. Пытался защитить… все вокруг, полагаю. Я был… что называется, из хороших парней. А затем меня обвинили во взрыве бомб, и я оказался один. В определенном смысле я был один в течение всей жизни, но одиночество одиночеству рознь. – Купер мягким движением сложил и убрал в стену кровать, повернулся к Шеннон. – Последние месяцы я совершал такое, с чем прежде боролся. Я стал плохим парнем и в этом деле преуспел. Следует ли из этого, что я предал то, во что верил прежде? – Он пожал плечами. – Думаю, что не предал. Мне нравилось стоять на страже того, во что я верю. И сейчас мне этого не хватает.
– Есть разные пути служить тому, во что веришь, – заметила Шеннон. – И ты, скорее всего, так не считаешь, но я причисляю себя тоже к хорошим парням. Я одна из них.
– Каждый считает себя хорошим. Оттого-то жизнь и такая сложная штука.
Купер изучил Шеннон весьма и весьма основательно. Знал, что она что-то скрывает, лжет ему, по крайней мере что-то недоговаривает. Интересно, о чем она умалчивает? Трудно сказать. Да, кроме того, разве он вправе ее винить? Он и сам постоянно лжет ей.
«Да мы, похоже, друг друга стоим».
– Послушай, – сказал он, – в каждом из нас много уровней. Так, например, ты полагала, что я окажусь лишенным чувства юмора правительственным агентом без совести и сомнений. А я считал тебя плоской, двухмерной фанатичкой, которой нет дела до боли других людей. А теперь ты знаешь, что у меня была жена, что я люблю острые приправы, что плохо танцую, что читал Хемингуэя и даже кое-что помню из его книг. Я тоже кое-что о тебе узнал. И это замечательно, и некоторые скрытые нами друг от друга наши стороны не делают нас менее реальными. Особенно, – Купер демонстративно потер виски, – сейчас для меня реально мое состояние похмелья. Так что, может, оставим копание в душах друг друга до лучших времен?