Земля Тре
Шрифт:
– "Спасайся... ибо здесь ты встретишь то, что не могло возникнуть даже в самом богатом воображении. И если ты никогда не испытывал страха испытаешь... и если был уверен в собственных силах - разуверишься..."
Коста зевнул - напоказ.
– Скучно. Столько слов - и одни причитания. Ближе к делу!
– "Я понимаю, что мои выражения могут показаться чересчур туманными, но мне и далее придется... обскурум пер обскуриус... объяснять неясное через неясное, поскольку мои познания слишком
– Опять за свое! Что дальше?
– Дальше... все.
– Как все?
– Ничего не разобрать.
– Глеб показал ему красное пятно, растекшееся на пергаменте.
– Как будто кровь... Неужели нельзя прочитать?
– Только отдельные слова. "Спиритус" - дух... "игнорамус эт игнорабимус" - не знаем и не узнаем... "арбитрум либерум" - свободное решение...
– А вот здесь, внизу?
– Коста ткнул пальцем в две чудом сохранившиеся строчки, которыми заканчивался текст.
– "То, к чему я прикоснулся, это... мундус сенсибилис... мир, воспринимаемый чувствами, а не рассудком. Но я готов сделать еще один шаг, и, возможно, тогда передо мною откроется..."
Текст обрывался на середине предложения. Глеб свернул отсыревший пергамент и положил его рядом с черепом незнакомца.
– Эти мне ученые...
– проворчал Коста и залпом допил воду из кубка. Ты что-нибудь понял?
– Понял, - ответил Глеб, и ему показалось, что пещера чутко прислушивается к их разговору.
– Понял, что ничего хорошего нас не ждет.
– Тебе страшно?
– Мне?
– Глеб пожал плечами.
– Теперь не до страха. Надо думать, как выкручиваться.
– А мне интересно!
– сказал Коста, блеснув глазами.
– Хорошо бы попробовать этот мундус... как там дальше?
– Мундус сенсибилис. Чувственный мир.
– Хорошо бы попробовать этот мир на прочность.
– Булавой?
– Если понадобится, то и булавой. Оружие, кстати, я сберег.
Меч и булава - это было единственное, что осталось у них после крушения. Глеб снова перевел взгляд на череп Харальда.
– Отчего он умер?
– Камень.
– Коста указал на треугольную дырку в макушке.
– Обвал?
– Наверняка. Земля тут, судя по всему, трясется частенько. Погляди, сколько обломков.
Пол пещеры был усыпан крупными и мелкими камнями, а на потолке, там, где плясали огненные блики, тонкой сеткой обозначились трещины. Глеб посмотрел в темноту.
– Пещера большая?
– В длину шагов пятьдесят. Дальше тупик.
Коста бросил в костер последнюю деревяшку, сказал озабоченно:
– Надо идти, искать хворост. Без огня окочуримся - это как пить дать.
– Пойдем вместе.
– С ума сошел! В одном сапоге?
Глеб
– Но как же... Что же мне, век в этой дыре торчать?
– Век не век, а посидеть придется. Я схожу за дровами и посмотрю заодно, нет ли здесь какой живности. А то от голода брюхо сводит.
Они не ели уже двое суток - с тех пор, как на ушкуе кончился последний сухарь. Но Глеб, в отличие от Косты, не страдал от голода - тело наполнилось теплой истомой, хотелось заснуть и больше не просыпаться. Отгоняя дрему, он провел рукой по влажной стене.
– А как же Пяйвий?
– Ему-то что - он дома. Если жив, рано или поздно отыщется. Давай думать о себе.
– Мы ведь так и не узнали, для чего он нас призвал.
– Узнаем! Должна же быть в этой глуши хоть одна живая душа.
– А вдруг мы попали в царство теней? Спиритус...
– С тенями, положим, тоже можно ладить. Но думается мне, что, кроме теней, тут есть и люди. Или Пяйвий тоже спиритус?
Не дождавшись ответа, Коста ушел за водой. Вернулся, поставил наполненный кубок в середину очага.
– Не переживай. Вот выберемся...
– Когда?
– Как распогодится, сплету тебе лапти и пойдем. Глеб представил себя в лаптях и не удержался от улыбки.
– А одежда? Тут без шубы делать нечего.
– Что-нибудь придумаем.
Коста засобирался: прицепил к поясу булаву, проверил, на месте ли нож.
– Я ненадолго. Жди.
– Может, возьмешь меч?
– Отбиваться от теней?
– Не только...
– Нет уж, мне с этой штукой, - он тронул булаву, - сподручнее. А меч ты лучше положи рядом с собой и будь начеку. Всякое может статься...
С этими словами Коста пригнулся и вышел из пещеры. Глеб остался один на один с догорающим костром.
"Спасайся... ибо здесь ты встретишь то, что не могло возникнуть даже в самом богатом воображении... Я прикоснулся к миру, воспринимаемому чувствами, а не рассудком..."
Глеб заставил себя оторвать взгляд от огня и медленно поднялся. В пещере царило безмолвие, если не считать звука падающих капель. Завывания ветра, доносившиеся снаружи, становились все глуше и глуше - метель утихала.
С обнаженным мечом в правой руке и с горящей головней в левой Глеб пошел в глубину пещеры. Шел осторожно, почти крался. Под ногами поскрипывали мелкие камешки. Пламя на обугленном конце головни колебалось, и на потрескавшемся своде дрожали желтые тени.
"Мне и далее придется объяснять неясное через неясное, поскольку моя речь слишком скудна, чтобы в полной мере описать увиденное... Я прикоснулся к миру, воспринимаемому чувствами... Я готов сделать еще один шаг, и, возможно, тогда передо мною откроется..."