Земля вращается со скрипом (сборник)

Курилко Алексей Леонидович

– Знаешь, - говорю, - лет пять назад встречался с одной пару месяцев. На Новый год она пригласила меня к себе. С родителями познакомить. Батя ее - полковник – спрашивает меня: «Вы, молодой человек, чем занимаетесь?»

«Да так, - говорю, - стихи пишу». «Понятно, - говорит он, - еще один бездельник». Подходит какой-то бомж. За пустой бутылкой. Просим подождать.

А я собаку завел.

Серьезно?

Назвал Горе.

Даня недовольно качает головой:

Ну и клички у вас. Аж жить не хочется.

Полное имя Егор.

Другое дело.

А то смотри: как корабль назовете, так он вам и поплывет.

– Так то корабль. Вон подлодка, слышал? «Курск», а того... Даня отдает свою бутылку бомжу. Смотрит в небо.

Ты чего, - спрашиваю, - угрюмый такой?

Это все работа...

Дует ветер. Качает кроны тополей. Собирается дождь. Это по ту сторону окна. А по эту мы сидим за столом. Пьем. Беседуем. Закуриваем. Курим. Нас много для такой малень­кой кухоньки. Нас слишком много. Я, Данелюк и прочие. Именно так.

Сигаретный дым стоит так плотно, что самому уже мож­но не закуривать. Сиди себе и вдыхай.

Данелюк пьян. Его полное лицо раскраснелось. В уголках глаз собрались тоненькие морщинки, как будто он улыбает­ся. Но он не улыбается. И я не улыбаюсь. Иногда ради прили­чия покажу свой фирменный оскал и снова в кого-нибудь «втыкаю». В Даню. Мне на него смотреть интересно. И слу­шать. О чем он там?

Ну пошел я за ней. Она такая высокая на каблуках. Ну, ноги, конечно. Штаны... белые, просвечиваются. Трусы та­кие - сабля в жопе. Бедрами виляет так, что становится тес­но. Смотрю, она ищет мороженое. Ну, точно! А я хочу подой­ти к ней и предложить пива.

Почему?

Потому что я сам хочу пиво.

Но ведь она хочет мороженое.

Правильно. Но я хочу быть самим собой и хочу пиво.

Ну и купил бы себе пиво, а ей предложил бы мороженого.

Не понимают, - разочарованно произносит Даня.

Чего мы не понимаем?

Я к одной подошел в метро и спрашиваю: «Хотите, я почитаю вам свои стихи?..»

Ну и?!

Не понимают, - повторяет он.

Я тебя понимаю, - говорю.

– Серьезно?

– Чтоб я сдох! Давай выпьем.

Мы выпиваем. И они выпивают.

Приходит Арестович. Или он давно уже был? Ему налива­ют рюмочку.

Мне нельзя, - отказывается он, - я за рулем.

Ничего, - успокаивает его Данелюк, - пей, я поведу.

И мы выпиваем.

Утро должно быть серым, туманным, с дождем и молнией. Тогда оно будет соответствовать состоянию моего здоровья.

Знаю, всем плохо. Даже Арестовичу. Но утром мне всегда хуже всех.

Воды...

Я слышу звон колокольчика! По ком звонит колокольчик? Вот в чем вопрос.

Леня! К телефону!

Слышу!
– я переступаю через несколько трупов. – Кто там?

– Жена.

Нашла, значит. Надо же. Нашла, геолог! В коридоре никого нет. Трубка ждет меня на полу, рядом с телефоном.
– Я слушаю.

Егор умер.

– Что?

Егор умер ночью.

От чего?

Я не знаю. Ночью поднялась

его кормить, а он мертв.

Может, ты его придавила?

Ну что ты мелешь! Я все утро проплакала.

Ладно, не расстраивайся.

Когда ты будешь?

Буду. Пока.

Я кладу трубку. Плетусь на кухню. Там незнакомая де­вушка моет посуду.

У нас курить нету?
– интересуюсь.

Не курю.

Она чихает, прикрыв лицо мокрыми руками, и добавляет:

Правда.

Скажите, мадам, существо не больше моей ладони может испытывать тоску?

Существо не больше ладони?
– она пожимает плечами.
–

Крыса, что ли?

– Сама ты...

Я выхожу в прихожую. Поднимаю трубку и набираю единственный номер телефона, который я знаю на память.
– Да?

Это я.

Привет, - совсем сухо.

У меня несчастье.

Какое?
– теперь в ее голосе слышны неподдельные нот­ки тревоги.
– Что случилось?

– Горе умер.

– Кто умер?

Щенок.

Молчание.

Только что узнал, - говорю.

Ты специально?
– спрашивает она.

Что?

Большая трагедия?!.

Отчего она так меня раздражает? И если уж так сильно раздражает, чего я все время ей звоню? Я знаю ответ на этот вопрос.

Когда-то давно, раз или два, мне с ней было легко и про­сто. Набирая номер ее телефона или приезжая к ней, я кото­рый раз надеюсь, что снова будет легко и просто...

Ксю, я сейчас приеду.

Как хочешь...

И я еду.

СТО ДОЛЛАРОВ

Итак, передо мной стоит простая задача. До восьми часов вечера раздобыть сто долларов.

Сама задача действительно проста. В ней все предельно ясно. Сложность заключается в ее решении.

Сейчас полдвенадцатого. В моем распоряжении девять часов тридцать минут.

Мысленно я роюсь во всех своих карманах, хотя пони­маю, что найти в них хоть копейку как раз абсолютно немыс­лимо. Ибо в памяти еще свежо воспоминание о том, как я ры­скал вчера по всей квартире в поисках двадцати пяти копеек, которых не хватало на пачку сигарет; и которые я так и не нашел, и обещал их толстой, краснощекой продавщице сего­дня занести.

Выходит, необходимо найти сто баксов и еще двадцать пять копеек.

Я закуриваю.

Тридцать минут, решил я, потрачу на раздумья.

Покуривая, я внимательным образом и с грустью огляды­ваю свою комнату. Продать в ней, к сожалению, нечего. Хотя в ней есть много чего: стул, стол, продавленный диван, тор­шер с искривленным позвоночником, улыбающееся лицо Га­гарина в пластмассовой рамке, мое задумчивое худое лицо в овальном зеркале на стене, большая пепельница в виде мор­ской ракушки, на краю которой разлеглась голая девица, и такие же, как девица, голые книжные полки. Но ни за один из этих предметов никто не даст больше, чем я должен красно­щекой продавщице.