Земля вращается со скрипом (сборник)

Курилко Алексей Леонидович

А отчим мне даже дверь, собака, не открыл. Так через дверь мы с ним и общались.

– Чего тебе надо?

А может, мне ничего не надо. Может, я тебя навестить пришел.

Спасибо, обойдусь.

Он меня боится. Я после смерти матери убить его грозил­ся. По младости лет, я считал его виновным. С ним она пить начала. Но ведь не насильно ж он ее пить заставлял. А потом он лечиться лег, а она умерла.

Как здоровье?

Жив пока, как видишь.

Да не вижу я, - говорю.
–

Слышу только. Может, откроешь?

Не-е, не открою. Здоровее буду.

Да я не сержусь на тебя больше.

Зачем тогда пришел?

Поговорить.

Говори.

М-да... Как дела?

Ничего.

Ничего хорошего или ничего плохого?

Совсем ничего... Все? Поговорил?

Я... это... у тебя... Мне деньги нужны.

А кому они не нужны? Мне тоже нужны.

Понятно. Ладно, всего хорошего... папа.

Счастливо, сынок.

Все-таки он меня кормил, поил, одевал, воспитывал. Не бил никогда. Надо будет заглянуть к нему пару раз. С бутылкой.

Вика - молодец - прямо на пороге меня допросила:

Случилось что?

Да так...

Может, деньги нужны?

Нужны.

Сколько?

Сто долларов.

Когда?

До восьми часов.

А отдашь когда?

Когда будут.

Значит, никогда. Ладно, я дам. Проходи.

Я разуваюсь, прохожу. По ковру пушистому, на другой ко­вер, еще пушистей.

– Кушать будешь? Хотя что ж я спрашиваю! Иди, мой

руки.

Даже в ванной маленький, круглый коврик.

Потом я ем, а она суетится вокруг - подсыпает, подлива­ет, подрезает... Потом мы возвращаемся в комнату, и я, ожи­дая сопротивления, лезу к ней... Но она не сопротивляется, и мне приходится идти до конца. А за окном, кстати, дождь. Потом она вспоминает, что скоро придет муж.

В прихожей, целуясь. Вика сует мне в карман плаща сто­долларовую купюру и почти выталкивает за порог.

Чувствую я себя скверно. Хотя, казалось бы, чем я, собст­венно, недоволен. Накормили, обогрели да еще денег дали.

Плюй, Никита, на гордость. Да и нет ее у тебя, ты только хотел бы, чтоб она у тебя была.

Ты, Никита, не имеешь права на гордость. Ты тунеядец и лентяй.Ровно в восемь она пришла. Какая же она все-таки красивая у меня. Я смотрю на жену и вижу себя, совсем крошечного, в ее карих глазах.

Здравствуй, любимая.

Здравствуй, - обнажает она ровный ряд белоснежных

зубов.
– Извини, я тороплюсь. Я на секундочку.

Да-да, я понимаю...
– и протягиваю ей сложенную вчет­веро купюру.

Она берет ее и прячет в сумочку.И мы стоим, не зная, как проститься.

А зачем тебе, - спрашиваю, - сто долларов?

Да

вот... На права хочу сдать.
– Приятно, что при этом ее с ямочками щеки розовеют.
– Понимаешь?

Еще бы.

Ну я пойду?

Иди, конечно... Стой!

Что?

Прости, у тебя нет двадцати пяти копеек?

Нет, - отвечает она, снова широко улыбнувшись.
– Ме­лочи нет.

И она уходит. Может, опять на полгода. А может, на дольше.

Я включаю телевизор. Хочу закурить... Сминаю в кулаке пустую пачку из-под сигарет, бросаю ее на пол.

Обидно. Даже спасибо не сказала. (Я, между прочим, то­же не сказал спасибо Вике. Принял все как должное.) Хоть бы посидела пять минут для приличия, побеседовали... Покури­ли... Сигареты-то кончились! И кофе у меня нет, и чая... Са­хара тоже давно уже не было. Может, правильно, что она уш­ла так сразу.

Я вздрагиваю от хрипловатой трели. О Боже! Сегодня то­же все началось с телефонного звонка. Беру трубку, осторож­но подношу ее к уху.

– Алло.

Привет, это я. Представляешь, только что Никита спросил, что такое хэ?

Что за хэ? А, хэ! Ну и что ты сказала?

Сказала, что это плохое название мужской писи.

Правильно.

Правда?

Правда.

Ну ладно, побегу... Его скоро спать ложить.

Спокойной ночи.

До завтра.

На завтра, кроме визита к сестре, у меня никаких других планов нет. Что-то мне начинает надоедать моя столь высо­ко ценимая когда-то свобода. Неужели у нее кто-то есть?.. А то нет! Она ведь, может, устала. И ждать ей тоже надоело.

Я усмехаюсь...

УСТАМИ МЛАДЕНЦА

Родители мои познакомились в аптеке. За десять ми­нут до закрытия. Папа ворвался туда, спасаясь от дождя. Там было чисто, светло и пахло лекарствами.

Когда он увидел маму, за окном сверкнула молния и уда­рил гром.

Она стояла в белом халате, по ту сторону прилавка, за стеклом с надписью «Прием рецептов». Он спросил ее:

– Что вы мне посоветуете от любви с первого взгляда?

Мама почувствовала, что краснеет.

– Право, не знаю...
– проговорила она тихо.
– Разве что второй, более пристальный взгляд. Попробуйте.

Он попробовал. Честно отвернулся и мгновение спустя снова устремил на нее взгляд своих зеленых глаз.

Не помогает, - признался он, виновато улыбнувшись.
– Кажется, я заболел всерьез и надолго.

Что же делать?
– спросила мама.

Умоляю, спасите меня, - папин голос взволнованно дрогнул.
– Дайте номер вашего телефона.

И не надейтесь.