Земля вращается со скрипом (сборник)

Курилко Алексей Леонидович

Почему?

Во-первых, у вас нет рецепта. Во-вторых, это спровоци­рует болезнь. Она начнет прогрессировать, - мама, казалось, была непреклонна.
– К тому же аптека закрывается.

Тогда позвольте хотя бы встретить вас после закрытия и проводить до дома.

Ни в коем случае. Любовь - болезнь заразная. А у меня даже нет от нее прививки.

Не бойтесь, -успокоил ее папа, - я обещаю держаться на расстоянии.

Так у них все и началось. Мама оказалась права: очень скоро папа заразил ее.

Они заболели друг другом настолько, что уже через месяц перешли

на постельный режим. А еще через месяц им при­шлось пожениться. Говорят, совместная жизнь в таких слу­чаях иногда хорошо помогает.

После скромной свадьбы мама сказала:

– Гена, я хочу ребенка!

Подумав, папа ответил:

– Результат не обещаю, но процесс - гарантирую!

Однако результат к общей радости был достигнут доволь­но быстро. В день окончания театрального института, где мой отец учился еще до встречи с мамой, он узнал, что у них будет ребенок.

Интересно, сын или дочь?

Конечно, сын, - уверенно заявила счастливая в недалеком будущем мама. И подумав, добавила: - В крайнем случае, дочь.

...Звезды посмеялись надо мной: я родился первого апре­ля, на две-три недели раньше срока.

На свет попросился в полтретьего ночи.

Гена!
– разбудила мама папу.
– Кажется, началось.

Одеваясь, тот недовольно бурчал:

Нашли тоже время. Не могли потерпеть до утра.

Больница находилась в двух кварталах от дома. Родители давно решили, что в роддом они пойдут пешком. Им уже было известно, что я мальчик. Поэтому по дороге мама с папой перебирали мужские имена.

Сережа!
– предлагала мама.

Что не рожа, то Сережа, - отвечал папа.

Андрей!

Держи хрен бодрей! Извини за выражение.

– Толик!

Алкоголик!

Паша!

Параша! Опять же, пардон.

И так далее в том же духе.

– Может, Костя?

– Только не Костя!
– кричал папа.
– У меня одноклассник был Костя. Так он до шестого класса ковырялся в носу и ел козявки.

Свои?
– спросила мама, скривившись.

А чьи ж еще?

Маму аж передернуло. Вместе со мной.
– Игорь?

Отдыхал я с одним Игорем в пионерском лагере. Гнилозубый и весь в прыщах.

Саша?

Все Саши очень высокого о себе мнения.

Антон?

Рифма, - веско заметил папа.
– Будут дразнить.

Гена.

Геннадий Геннадиевич? Не звучит.

Иннокентий.

Что-нибудь попроще.

Вася.

Ну не до такой же степени!

Потом папа предложил:

Хорошее имя Володя.

Здрасте-пожалуйста!
– возмутилась мама.
– Так зовут моего двоюродного брата. А он, чтоб ты знал, ловил мух и от­рывал им крылышки и лапки.

Ну и что?

А то! Садист он - вот что!

А-а, - задумчиво протянул папа.
– Ну да. Только вряд ли наш сын будет издеваться над мухами.

Да, - согласилась мама.
– Но всякий раз называя его Во­лодей, в моей памяти...

Я

понимаю.

В конце концов сошлись на имени Глеб. Оно совершенно безобидно рифмовалось только с хлебом. Но главное, оно не вызывало у родителей никаких негативных ассоциаций,

потому что среди их родственников и знакомых не было че­ловека с таким именем.

...Доктор, принимавший роды, был добрым, веселым и, по-моему, пьяным.

Он напевал:

– Я люблю тебя жизнь и к врачам обращаться не стану.

Материнское лоно я покинул легко и беззвучно. Доктор

шлепнул меня по попке, чтобы заставить зареветь. Я запла­кал без слез, а он пропел:

– Если женщина просит, что само по себе и не ново...

Ну и что, что он пил на работе. Делал-то он все професси­онально. Это был лучший специалист в городе. Думаю, трез­вый дилетант хуже пьяного специалиста. Впрочем, я могу ошибаться.

Итак, меня зовут Глеб. Месяц назад мне исполнилось два года. Это событие отметили весьма скромно. Мама купила торт, папа пришел выпивший, а я разбил окно на кухне и по­резал палец. Мама упрекнула отца в том, что он даже не соиз­волил купить мне подарок. Папа оправдался тем, что я еще ничего не понимаю.

– К тому же неизвестно, - добавил он, - будет ли он считать день своего рождения праздником. Все зависит от того, какая у него будет жизнь.

Бабушка моя утверждает, что ребенок всегда похож на того, кто сильнее любил в ночь его зачатия. Внешне я по­хож на маму. Просто копия. Высокий лоб, кареглазый, во­лосы пепельные с рыжеватым оттенком, правда, зубы па­пины, с клыками, как у вампира. Но ведь зубы молочные. Временные, так сказать. Хотя ничто не вечно под луной. И никто не вечен. Вот что имел в виду мой отец, говоря о том, что, возможно, я не буду считать день своего рождения пра­здником. Каждый год приближает нас к смерти. А люди празднуют.

Я очень умный мальчик. Так считают и мама и папа. И я, без ложной скромности, тоже так считаю.

Первые слова, произнесенные мной, были довольно неожиданны. На улице, около детской площадки, я посмотрел на небо и спросил: «Кто там?»

– Он вырастет и станет космонавтом, - сказала мама. Она помешана на фантастике.

Папа на этот счет имел другое мнение.

Будущий космонавт спросил бы, что там, а не кто. Нет, он будет философом. Почти все мыслители бились над вопро­сом: есть ли Бог на небе. Впрочем... кто его знает. К примеру, известно, что первое слово, которое сказал Высоцкий, было «огонь».

В каком смысле огонь?
– спросила мама.

Что значит, «в каком смысле - огонь»?

Ну... Слово «огонь» или приказ «огонь»?
– она даже изоб­разила командира, который кричит: «Огонь!»

Папа растерянно пожал плечами.

Не знаю,- он горько усмехнулся.
– Но ни пожарным, ни военным Высоцкий не стал.

Все равно сгорел.

Родители мои редкие болтуны. Болтают с утра до ночи. О серьезных вещах и смешных, о глубоких и совсем пустяковых.

Не знаю, почему я пошел не в них. Два года мне, а я гово­рю редко и мало.