Земля
Шрифт:
— А ты-то, ты ему переплачивал?
— Я малярией не болел. И лекарство мне ни к чему вроде. А вот другие переплачивали, и не раз.
Уча побледнел.
— Говорят, и отец этого Хвингия, Павле, был собака дай боже. Он в селении полеводом работал. Так вот все селение его люто ненавидело. Когда на свадьбе его кинжалом закололи, все селение вздохнуло с облегчением. Отец мой зимой ходил в Одиши на заработки и знал этого Павле. Был в том селении еще Караман Хвингия. Вот кто, говорят, наводил страх на людей. И по сей день его именем детей пугают.
— Что ж, собаке — собачья смерть! — гневно сказал Уча. — Этот наш провизор почище того бандита будет. Тот хоть в открытую грабил, а этот исподтишка норовит. Пойду душу из него вытрясу! — грозно пообещал Уча, вставая.
На следующий день Уча рано утром пошел к Карло Хвингия. В аптеке было несколько мужчин и женщин.
Провизор был молодым человеком в очках. Он украдкой приглядывался к посетителям и, лишь внимательно изучив их, давал ответ, есть ли у него то или иное лекарство.
Все это не ускользнуло от Учи. Ага, значит, правду сказал Адиль, этот шакал знает, как с кем себя вести, кому дать лекарство, а кого поводить за нос. Разговаривал провизор высокомерно, получая, видимо, удовольствие от просительного и подобострастного тона посетителей.
— Что это на вас мор нашел, от работы, наверное, увиливаете — все больны да немощны?! — бурчал он под нос. — Я тут с ног сбиваюсь, вас — вон сколько, а я один на всех... — Обнаглевший вконец от полной безнаказанности, он издевался над больными. — Сидели бы себе дома, а вы претесь в аптеку, словно у меня и дела больше нет, только с вами цацкаться.
— Как же мы, сынок, можем сложа руки дома сидеть, когда больному лекарство требуется?! — попыталась было урезонить наглеца старая женщина в черном платье.
Хвингия тут же взял у нее рецепт, долго небрежно разглядывал его и, наконец насладившись тревожным нетерпением старушки, вернул его, сказав, что такого лекарства нет.
Уча все это прекрасно видел, и кулаки его сжимались от ярости, но он до поры до времени сдерживался. Наконец подошел его черед. Уча, подобострастно заглядывая в глаза провизору, протянул ему рецепт.
— Нет и не будет, — не глядя, бросил ему Хвингия.
— Врешь, есть, — сказал Уча с едва сдерживаемой яростью.
— Что, что?
— Врешь, говорю. Есть у тебя лекарство.
Хвингия поднял голову.
— Я тебе еще вчера сказал, что нет.
— Ты обманул меня вчера, — Уча бросил рецепт на прилавок. — А ну, выкладывай лекарство, тебе говорят.
— Ты что, оглох? Откуда я тебе возьму, если его нет? — встал Хвингия.
Уча ухватил провизора за воротник,
— Выкладывай, ну!
— Люди, убивают! — благим матом заорал провизор. Он попытался было встать, чтобы юркнуть в соседнюю комнату, но Уча разгадал его намерение. Он легко перемахнул через прилавок, и воротник Хвингия вновь оказался в его руках.
— Я тебя сейчас прикончу, понял? Где ампулы? Давай их сюда, ну!
— Как же я их дам, когда ты меня душишь? Спасите, люди!
Но люди с одобрением и любопытством смотрели на эту сцену.
— Пусти, дам я тебе эти чертовы ампулы, отпусти только! — прохрипел Хвингия, хотя Уча держал его за ворот, а не за горло. — Задыхаюсь...
Уча отпустил ворот.
Провизор попытался было еще раз разжалобить присутствующих, но, заметив лишь осуждающие взгляды, тут же достал из-под прилавка коробку, доверху наполненную ампулами, и протянул ее Уче.
— Положи на прилавок.
— Ой, сколько, оказывается, ампул у этого прохиндея... — приложила к щеке руку старушка в черном платке.
— А ты говорил — нету? — с издевкой спросил провизора Уча. — Небось покажи тебе сотню, мигом найдешь, а? Голову, голову подними, посмотри в глаза людям!
Но провизор стоял, опустив очи долу.
— Что, стыдно людям в глаза смотреть, да? А может, страшно? — Уча повернулся к присутствующим. — Что делать будем, люди, милицию позовем или сами с ним рассчитаемся?
— Не надо, сынок, — попросила старушка в черном. — Простим его на первый раз. И пусть слово нам даст, что не станет он больше лекарство прятать.
— Вору на слово поверим, тетушка, так, что ли?
— На первый раз простим ему, родненький, посмотри, на кого он стал похож. Что ни говори — человек он все же.
— Вот как! А скажи-ка, тетушка, станет ли человек от больных лекарство таить? Кто знает, скольких он на тот свет отправил, и хоть бы что! — вступил в разговор пожилой тракторист Павле Кантария.
— Ну коли еще раз он за старое примется, душа из него вон.
— Что скажете? — спросил людей Уча.
— Человек, который от больного лекарство прячет, не может называться человеком, — сказал старик Сардион Хурция, отец рабочего. — Мой сын на краю могилы, а эта гнида ампулы от нас укрывает. Простим его на этот раз, а повторит — пусть не ждет от меня пощады, как свинью прирежу.
— Дай слово, что не повторится это больше, — обратилась к провизору старушка в черном.
— Ты что, оглох? — рассердился тракторист.
Хвингия подавленно молчал.
— Он со страху, видно, язык проглотил, бесстыжий, — вставил слово шофер Герасим Тодуа.
— Ну, говори же! — потряс провизора за плечо Уча.
— Даю слово, не буду я больше, — выдавил из себя Хвингия.
— Эй, кто здесь за ампулами хинина, налетай! — обратился к собравшимся Уча. — Только не все сразу, становитесь в очередь. Ну, отпускай! — коротко приказал он провизору.