Земля
Шрифт:
— А откуда им знать, какой я цитрусовод?
— Не волнуйся, знают. Еще как знают. Там директором у них отличный дядька. Он тебя знает.
— Откуда же он меня знает?
— Знает, и все.
— Как же он может меня знать?
Уча не ответил.
— Помнишь свое обещание, Ция?
— Какое обещание, Уча?
— «Какое, какое»... Ведь ты обещала осушенную землю в золотой сад превратить. Скоро придется тебе свое обещание выполнять, Ция, скоро.
Вот уже и берег. А на берегу сгрудились встревоженные
— А мы уже спасателей собирались звать.
— Мы думали, вы уже не выплывете.
— Они, как дельфины, плавают, море им нипочем.
— Еще бы, видно, на море выросли.
Ция тяжело дышала, грудь ее ходила ходуном.
— Почему вы так далеко заплыли, почему?! — укоризненно отчитывала их крашеная.
— Я солнце поймать хотел, — ответил Уча.
— Поймать солнце? — удивилась Изольда.
— Вот именно.
— Ну и что же, поймал?
— А как же. Вот оно — мое солнце.
Ция стояла, как прежде, гордая и счастливая.
Солнце тут же сменилось луной, яркой, полной, сияющей, как солнце.
Берег моря и само море были освещены словно днем.
Ция и Уча босиком шли по песку. Обувь они держали в руках. Время от времени к ногам их ластилась белопенная, ласковая волна.
Пена переливалась тысячами пузырьков. Пузырьки поочередно лопались, исчезали, уходили в песок.
Они крепко держались за руки и шли, ничего вокруг не замечая. Они не слышали тихих вздохов моря, не чувствовали, что давно уже шагают по белой кромке пены. И все это потому, что никогда еще не были они так близки к счастью.
Одежда, надетая на мокрое, прилипала к телу, но они и этого не ощущали.
Уча тихонько напевал песню о Цире и розе.
А Ция перебирала в памяти бурные события сегодняшнего дня — все, что она увидела, услышала, пережила. Все это обрушилось на нее нежданно-негаданно: встреча с Учей, море, народ на пляже, издевки и восхищение женщин, Учино предложение, эта негромкая песня.
Никогда еще в ее жизни не случалось столько всего за день. Словно сегодня она заново родилась на свет и воспринимала все первозданно и изумленно. Как долго ждала она этого дня! И как прекрасно прошел он! Рядом с ней шагал Уча, крепко держа ее руку и касаясь плечом ее плеча. Он пел лишь для нее одной и радовался только ей одной. Так вот и шли они к директору опытной станции.
— Ты про меня поешь, Уча?
— А про кого же еще.
— А может, про Циру?
— Ты моя Цира и ты моя роза.
Вновь запел Уча, но Ция прервала его:
— А вдруг директор не захочет взять меня на работу? Что мне тогда делать? Как же я останусь здесь, с тобой? Домой я уже не поеду. Я с тобой хочу!
— Ну и оставайся со мной. Когда директор узнает, почему ты остаешься, он наверняка примет тебя на работу, вот увидишь.
— А что ты ему скажешь, почему я осталась?
— Скажу, что
— Так прямо и скажешь?
— Так и скажу.
— Нашел что говорить! — счастливо рассмеялась Ция.
Они остановились у самой кромки белой пены, повернулись лицом друг к другу и робко заглянули друг другу в глаза. Обувь упала на гальку.
— Уча... — изменившимся голосом прошептала Ция и крепко сжала его руки. — Нас увидят, Уча.
Белая пена шипела на песке, а легкая волна медленно раскачивала их обувь.
— Не надо, Уча.
Тела их внезапно отяжелели, и они опустились на белую пену, даже не замечая, что волна уже далеко отнесла их обувь. Уча обнял Цию за плечи и крепко прижал к груди.
Ция, словно осиновый лист, трепетала в его сильных руках.
— Уча...
Уча прильнул к ее губам.
Ция оттолкнула его руками... Вырвалась. И тут же пожалела об этом. Потом вскочила на ноги и понеслась по белой полосе прибоя. Уча бросился за ней.
Ция мчалась во весь дух, почти не касаясь земли ногами. Сверкали в лунном свете ее ноги.
Следом за ней несся Уча.
— Ция, Ция!
А Ция все бежала и бежала. Сверкали в лунном свете ее круглые коленки.
Позабыв про обувь, не чувствуя, что совершенно намокли, самозабвенно продолжали они свой неудержимый бег. Не разбирая дороги, мчались они, и фонтаны брызг взлетали из-под быстрых их ног. Насквозь промокшие, босые неслись они к опытной станции, чтобы поспеть до ухода ее директора Гванджи Букия.
— Ция, Ция! Подожди меня, Ция. Постой, Ция!
Но Ция не слышала. Она бежала все быстрей и быстрей, опьяненная счастьем и первым поцелуем.
Уча знал, что Гванджи Букия обычно допоздна засиживается в лаборатории станции, но ведь может случиться, что именно сегодня он уйдет пораньше.
Ция остановилась, не зная, куда бежать.
Уча нагнал ее.
— Мы не успеем. Директор, наверное, ушел...
— Это ты во всем виноват, Уча.
— Виноват, еще как виноват.
— Нашел время целоваться, — Ция не могла простить себе, что оттолкнула Учу.
— Я не хотел, Ция, честное слово, не хотел. Но не смог удержаться.
— Ах, ты еще и не хотел? — насупила брови Ция.
— Это ты не хотела.
— Кто это тебе сказал, что не хотела? — озорно, громко расхохоталась Ция. Она едва переводила дыхание, но смех ее был веселым и заразительным.
Уча тоже расхохотался облегченно и весело.
— Почему же ты от меня сбежала? — спросил Уча.
— А ты почему меня не догнал?
— Ты летела словно ветер, тебя догонишь, как же!
— А ты должен был догнать!
И они побежали снова, бежали по грязи, по лужам, не чуя под собой земли. Ноги уже подламывались, сердца готовы были выскочить из груди, а они все бежали. Добежав до опытной станции, они остановились.