Земля

Чиковани Григол Самсонович

Проделав все это с величайшей предосторожностью, Джуна легла в постель.

— Иди ко мне, Гуду, слышишь? Чего же ты ждешь, Гуду? — едва слышно спросила она Гудуйю, неподвижно застывшего посреди комнаты. — Иди ко мне, Гуду. — Одеяло сползло с нее, обнажив ее прекрасное тело, млечно сверкавшее на лунном свету. — Иди же ко мне, Гуду!

— Нет, Джуна, — сдавленным голосом сказал Гудуйя. — Я не смогу притронуться к тебе, пока ты не станешь моей женой. — От нервного напряжения Гудуйя весь взмок.

Джуна, оскорбленная и униженная, повернулась на кровати ничком, словно ей дали пощечину. Потом с неожиданной

резвостью она вдруг села, натянув рубашку на колени. Глаза ее с презрением глядели на Гудуйю. Волосы рассыпались по плечам.

Гудуйя по-прежнему стоял посреди комнаты. Объятая страстью и ненавистью, Джуна казалась ему еще прекрасней. Ему вдруг захотелось упасть перед ней на колени и целовать ее руки, судорожно поправлявшие ночную рубашку.

— «Моей женой»! — в издевке скривила Джуна губы. Молнией сверкнули ее ровные белые зубы. В глазах ее смешались гнев и обида. Оскорбительные слова Гудуйи жгли ее. — Я, княжеская дочь, — жена батрака без порток?! Ишь чего захотел! — Она метнулась к двери, резко рванула задвижку и широко распахнула дверь. — Вон отсюда. И не смей мне больше показываться на глаза. Убирайся, чтоб духу твоего не было в моем доме.

В ту же ночь Гудуйя покинул княжеский дом. В ушах у него звенел гневный Джунин голос: «Жена батрака без порток?» Гудуйя пошел куда глаза глядят. Лес стал его домом.

В деревне долго еще судачили о внезапном исчезновении Гудуйи. Одни утверждали, что княжеская семья непосильной работой и бесконечными придирками вынудила бежать гордого батрака. Другие высказывали предположение, что Гудуйе осточертело батрачить и есть горький княжеский хлеб. А третьи винили во всем княжескую дочь, завлекшую беднягу, а потом наотрез отказавшуюся стать его женой.

Никто не знал, куда пропал, куда делся Гудуйя, где преклонил свою бедную голову несчастный сирота. Лишь однажды ненароком набрели на его хижину в прибрежных колхидских лесах пастухи Кварацхелия, перегонявшие скот на горные пастбища...

Гудуйя отрешился от невеселых дум.

Дождь уже перестал. Плотная завеса за окном растаяла, и солнце заглянуло в хижину. Небо очистилось от туч. Звук экскаватора слышался совсем рядом.

Гудуйя хотел было встать, но не смог. Печальные воспоминания пригвоздили его к постели. Стремясь заглушить их, он внимательно прислушивался к грохоту Учиного «Комсомольца». Но отчетливый в прояснившемся, как бы вымытом дождем, воздухе звук неутомимо работающего экскаватора придал его воспоминаниям новое направление: «Чего только не заставляет делать человека любовь. Вот и Уча трудится не покладая рук. И все ради любимой женщины. А я убежал в лес от одного грубого слова Джуны. Надо было мне ее похитить в ту же ночь и податься куда-нибудь подальше — земля велика. Но что бы это могло изменить? Ведь Джуна не любила меня. «Княжеская дочь — жена батрака без порток? — вновь зазвучал в его ушах гневный голос. — Убирайся!» Словно собаку прогнала».

Гудуйя с трудом встал. Было у него одно хорошее свойство: стоило ему начать работать, как воспоминания исчезали. Вот и сейчас он заторопился на трассу.

Вода с балкона сошла. И во дворе лишь кое-где блестели лужи. Сколько же прошло времени? А он и не заметил.

У ограды, высоко вскинув головы, стояли мокрые лани и смотрели на хозяина влажными чернильными

глазами. Каштановая их шерстка поблескивала на солнце.

Гудуйя закрыл дверь, взял лопату, прислоненную к стене хижины, и только собрался идти, как лязг и грохот «Комсомольца» внезапно прекратился. «Наверное, Уча полдничает», — решил Гудуйя. Не успел он пройти и сотни шагов, как неожиданно напоролся на Сиордия. Мокрый, измазанный в грязи и глине Исидоре, задыхаясь и хрипя, мчался навстречу. В лицо ему били брызги из-под ног, на непокрытой голове редкие волосы облепили лоб. Руки его крепко прижимали к груди какой-то предмет, тщательно закутанный в брезентовую куртку.

— Куда ты несешься, Исидоре? Или гонится кто за тобой?

— Как раз к тебе я и бегу.

— Что за нужда вдруг такая?

— Кончилась нужда. Я теперь богат. Видишь вот это? — Исидоре осторожно отогнул брезент. Показался вымазанный в грязи глиняный горшок с обтянутой кожей деревянной крышкой. Исидоре чуть сдвинул ее.

Что-то желтое, яркое блеснуло в горшке.

— Погляди, Гудуйя, — сказал Исидоре и поднес горшок к самому носу Гудуйи.

Горшок был полон золотых монет.

Солнечный луч, отраженный монетами, резанул Гудуйю по глазам. Гудуйя невольно зажмурился.

— Что это?

— Золото, не видишь, что ли?

— Золото?

— Именно. Золотые монеты!

— Что-что?

— Оглох, что ли? Золотые монеты, говорю. Ну, заживем теперь!

— Кто это заживет?

— Я и ты. Понял теперь?

— А я тут при чем?

— Поделим поровну. Ну что, идет?

— С какой это стати ты делиться со мной станешь?

— А вот и стану. Сердце у меня доброе, ясно?

— Где ты взял золото?

— Бог послал, — сказал Сиордия, ухмыляясь.

— Только и делов у бога — золото раздавать! — рассердился Гудуйя, подозревая какой-то подвох.

— Ну, нашел я золото, нашел, понял? — струсил Сиордия. — Так берешь ты у меня половину, а?

— Если ты его нашел, зачем тебе со мной делиться? — с подозрением взглянул на него Гудуйя.

— Сколько раз тебе повторять — сердце у меня доброе, вот и делюсь с тобой.

— Неправда это, недоброе оно у тебя, — отрезал Гудуйя.

— Ну, ладно, будь по-твоему. Хочу, чтобы ты припрятал золото, потому и делюсь! И теперь не веришь?

— Выходит, ты украл его, да? — не мигая, смотрел Гудуйя в перепуганные, бегающие глаза Сиордия.

— Да как ты смеешь?! — притворно возмутился Исидоре. — У кого это можно украсть столько золота? В наше-то время? Посмотри, здесь же настоящие червонцы.

— Что такое червонцы?

— Ну, монеты из чистого золота... Девяносто шестой пробы... Старинные. Понял теперь? — зачастил Сиордия, со страхом оглядываясь по сторонам.

— Кто это гонится за тобой?

— Боюсь, отберут у меня золото!

— Кто же отберет, если ты его нашел?

— Государство, — сболтнул сгоряча Сиордия.

— Почему же?

— Потому... — растерялся Сиордия и вновь огляделся по сторонам.

— Так, выходит, золото это государству принадлежит?

— Нет-нет. Мое золото. Так спрячешь его у себя?

— Зачем же мне прятать, коли оно твое!

— Мое!

— Зачем же ты прячешь, коли оно твое? — раздражаясь, переспросил Гудуйя.