Земные и небесные странствия поэта
Шрифт:
И Она всем недужным, одиноким помогает…
А тех, кто совсем одинок и занемог — Она сама в Царствие Небесное забирает, провожает…
А я совсем одинока нынче стала, и ноги отсырели, не ходят…
Вот и жду Её, Спасительницу…
— Анна!.. А ведь я обещал старухе, что буду навещать её… каждый месяц…
— Царь Дарий! а поедем к ней! сейчас! по Ночи Рождества?..
И мы нежданно собрались и поехали, словно кто-то позвал нас…
Ах,
…Ах, кто встречал Ночь Рождества в русских заснеженных полях, полях, полях?.. Ах!..
Вот она — Ночь Рождества!..
Аааааа…
А ночь звездиста, огниста ворожила необъятно в полях, полях…
И окрест снега отборными алмазами лежали, ликовали…
А в небесах несметные Плеяды ледяные стожары-волосожары разметались! падучими звездами раскидались! Рассиялись! разыгрались!..
Айда! Гойда!..
Господь!.. Ты в Ночь Рождества гуляешь! звезды расточаешь! рассыпаешь на снега необъятные!
А яркие рождественские звезды породят белых ярок!..
А звездистая ночь — урожай на ягоды да на горох!
А коли звездисто стожар горит — иди смело на медведя!..
А мы едем среди одинокой полевой Ночи Рождества!..
И нас сопровождают вспыхивающие, вспыльчивые алмазы на снегах!..
И алмазы в небесах!..
…Ангел Серебряные Власы, это твоя серебряная родная ночь…
Анна, как же мы могли такую ночь, нощь просидеть дома?..
Проспать, прочудить у сиротского камина, когда тут такие вселенские камины горят!..
Полыхают! человеков русских призывают, а человеки русские бездонно, пиано, криво, слепо, безбожно спят? А?..
А вдруг Богородица Сошественница в полях близко мимо дома твоего пройдет?..
Дитя пронесет, а ты спишь?..
А, родной мой русский брат?.. А?..
Да! Воистину Ночь Рождества надо встречать в русских ночных звездопадных, заповедных полях, полях, полях! да!..
Там Бог… Там Господь… ждёт тебя, брат…в полях…
Да!..
…И мы бесконечно много раз выходили из машины и глядели на Ночь Рождества…
И пили чистоту Ея, и хмель от вина давно покинул меня, и новый вселенский хмель-хлад от великих звездопадов, и горящих плеяд, и морозных полей пронизывал, прошивал меня и Анну мою…
Да!..
Но мы, кажется, одни были в Святой Ночи и в Святой ночной Руси…
Ах, Господь, и Ты был одинок во вселенском Театре Твоем!
И только одним нам в морозном поле что ли метал Ты необъятные звезды, алмазы Твои?..
Но много нам двоим!..
О Боже! О, Всещедрый!..
А окрест мертвым сном или пианым
Ау! ау… ууу…
Но иногда искрился, блуждал слезный огонь в какой-то милой, придорожной избе, и курчавился задумчивый дымок над каменно отвердевшей соломенной крышей, и мне казалось, что там варят поминальную кутью сочельника, и пекут блины с конопляным маслом и сочники картофельные, и едят моченые яблоки и квашеную капусту… (да где это родимое богатство наше? куда пропало? в какую прорубь затерялось?)
И ждут Звезду!..
А Она уже давно пришла на русские деревеньки и поля!..
Да!..
…А мы ехали всю ночь в студеных полях, осыпанные звездами, и я всё искал ту деревеньку и то озеро, где я ловил рыбу, и ту избу, и ту льняную херувимскую козу, и старушку-матушку Марфиньку мою…
Я ехал, я думал, я ликовал: “А ведь на этой дороге я впервые увидел Анну…”
И вдруг она попросила меня остановиться…
Мы вышли из машины…
Окрест дивно, прозрачно, хрустально, далеко видно было!..
Необъятный льдистый Кристалл русской зимы прозрачно сверкал…
А мы были как две соломинки, вмерзшие в Него… но уповали…
Казалось, вся Русь была видна, прозрачна далеко аж до самого Вифлеема, до Яслей Того, Кто спас весь мир, а Русь спас ли?..
Вот Она глухо иль на погосте лежит, или спит в деревеньках своих и не чует Спасителя своего?..
О!..
…У дороги стоит огромная лиственница… Анна подходит к ней и обнимает её, и вдруг начинает быстро шептать:
— Здесь раньше была моя деревня Лиственницы… Она стояла прямо на Блудовом болоте… Она столетьями боролась с болотом…
Но при перестройке болото съело, поглотило деревню… Только эта последняя лиственница осталась…
Моя мамочка, Людочка Кашина, была здесь учительницей литературы…
Когда деревня ушла в болото, мамочка устроилась в город Выдропужск — такой городок со смешным именем стоит тут рядом, посреди дороги Москва-Ленинград…
Но тут начались нищета, бездушие, безбожие, безденежье, бездорожье перестроечное, бездомье — она пить стала и померла…
Она очень тонкая, зябкая тростинка, соломинка, былинка, стрекозка, бабочка, мотылёк была на ледяном ветру-“сиверко”… вечная девочка среди лютых взрослых…
А ведь такой нежной, хрупкой, причудливой, беззащитной и должна быть женщина во все дни своей жизни…
Её все обижали…
Вот она и пошла от голода в родное болото за клюквой для меня — и не вернулась… Она не могла заблудиться… Блудово болото она наизусть, до всякой тропки затаенной знала, как всего Пушкина…
Вот я и решила за неё отомстить…