Земные и небесные странствия поэта
Шрифт:
— Нет, Царь! Конец будет светлым, как у всех великих трагедий… Катарсис неизбежен…
Откуда она знает такие слова?..
Я чувствую, что она засыпает, мреет у огня…
Она ведь дитя, ребенок… И болезнь испила, иссушила, извела ее до костей…
— Аня! Хочешь я отнесу тебя в мой кабинет… ты спишь уже… ты легкая от болезни… мне не трудно…
Она встает со шкуры. Идет на второй этаж. Глаза у нее закрыты… Спит…
— Аня, спокойной ночи… завтра спи до самого
Она тревожно, не разлепляя тяжелых век, вдруг останавливается:
— Зачем?
— Я хочу предупредить, спасти Хасанхана… мне жаль его… Он все-таки колоритная фигура! Не скучная!.. Все-таки Генералиссимус! А генералиссимусов надо жалеть, беречь… Еще не поздно изгнать, извлечь из него смертоносную эфу…
Тогда Аня говорит мне сонно:
— Царь, не глядите на меня… Глядите в зеркало…
Я отворачиваюсь от нее и гляжу в старинное павловское зеркало, где живут, воскресают в лунных ночах Пушкин, и Наталья, и Капа-Сутра, и я, сплетающиеся в грехе…
Я мрею… от огня… от ночи, от этой девочки, от истории Эфы…
Спать хочу…
Зачем это?.. Что я увижу в таинственном зеркале?..
Я слышу, как Аня снимает с себя мои одежды…
Я настораживаюсь… Забытый охотник на жен просыпается во мне что ли?..
И вот жемчужно колосистая, осиянная, лучистая, нагая она стоит в древнем мистическом перламутре чародейного зеркала!..
Одне юные косточки, но как живительны и трепетны они!..
Я наполню, напою их плотью, как в засуху огород колодезной, колючею водой, водой… Скоро!..
Она стоит ко мне спиной…
У нее на матово мраморных ягодицах зияют две страшные, черные, запекшиеся, рдяные раны…
Я чую, как заживо они горят, саднят и жгут ее…
Аня улыбается — я чувствую это, хотя не вижу лица ее.
— Это у них называется “прогладить ж… горячим утюгом”. Самая невинная шутка-забава пытка… Сам Хасанхан Адамович ее придумал, и сам выполняет с удовольствием…
Но я заслужила еще большую пытку-казнь, и у меня нет зла на него…
Его надо спасти… Он веселый… мудрый… Жаль Генералиссимуса… Спокойной ночи… Привет Эфе…
Она нагая, царственно, высоко, небесно, не оглядываясь, не стесняясь жемчужной наготы своей, уходит в мой кабинет.
Уже не поднимает с пола моих брошенных одежд…
Как дивно соединены, скреплены Господом ее косточки!.. И как дивно звездно небесно ходят!..
…Опять Эфа бьется, беснуется в аквариуме. Злобно остро стоят ее рожки…
Но я не выпускаю ее в эту ночь…
А ведь она первая почуяла, что к нам в одинокий, пустынный дом мой пришла великая последняя любовь…
…Генералиссимус,
Ангел Серебряные Власы спит в доме моём…
Глава девятнадцатая
КИПР
…И не будь расточителен в общеньи с молодыми девами, ибо это сократит твои дни.
…Всякий раз, когда, когда, когда я ухожу в себя — я там встречаю только тебя, тебя, тебя…
…Старый монах в древнем монастыре Ставровуни
Основанном Святой Еленой в 327 блаженном пыльном неистово апельсиновом златом году
Вспомнил свою давноушедшую давномладую давноусопшую навек возлюбленную
матушку матушку…
Осенний необъятный нагорный ветер занес сухую соринку ему в глаз
И унес соринку
Влажную…
…Мы уже неделю живем на Кипре. Я, Анна и Эфа…
Когда мы проходили таможенный контроль — я прятал Эфу в карман брюк — она там ловко и мертво сворачивалась в кольцо коралловое…
Иногда я говорил, что это мой модный змееподобный ремень… И кто мог подумать, что это живая змея?..
…И вот мы лежим на кипрском древнем песке — средь знаменитых Камней и скал, где некогда в пене явилась Афродита-Киприда…
А теперь явились мы — я и Анна…
Никого окрест…
Тут странные пестро-черные птицы гнездятся, летают близко-близко… Я бросаю им хлеб… Это кипрские чайки?..
На Кипре редок, быстр снег, и поэтому чайки здесь не снежные, а серые, вертлявые, сытые — они не едят мой хлеб.
…Анна — ты снежная царственная русская чайка… но таких костлявых, прозрачных чаек не бывает…
Аня, Аня, а у нас сейчас снега метут, гуляют необъятно…
И всякому русскому человеку хочется в метелях затеряться — выйти голым в метель и там закрутиться, забыться, заиграться и не вернуться в скучный дом свой…
А здесь море теплое, нежное, лепетливое, дышащее, как только что вынутый из печи хлеб горячий…
Море хлебное…
Жизнь родилась в хлебной воде…
Господь лепил человеков в воде…
Женщине легче и радостней рожать в хлебной воде…
О Боже! Как мне горячо, томительно, сочно, хорошо!..
О!
…Мы далеко ушли по берегу, чтобы люди не видели жемчужной лагерной худобы Ани…
И вот мы одиноки…
И лежим забвенно, дремно в горячем зовущем в небытие, сосущем, щекочущем, сыпучем песке, песке, песке…
Аня! Аня! так хочется все забыть… похоронить, утопить в море теплоструйном, в песке бессмысленно утробно горячем все мое прошлое, зарыть всё моё былое, как остатки ненужной еды…