Зеркала и галактики
Шрифт:
Седьмой Приют встретил его золотым блеском окон, в которых купалось низкое солнце. Скоро оно зайдет за гору, и на землю падет сумеречная знобкая прохлада.
Элан вставил в прорезь пластинку-ключ, открыл дверь. Запустил систему жизнеобеспечения: зажегся свет, заработали обогреватели и вентиляция. Тигреро опустился в кресло у столика с передатчиком, поглядел на светло-серый корпус… Пожалуй, бежать и не стоило. Заранее зная результат, он ткнул кнопку.
– Кргх-кх-кххх… – ответил аппарат, мигнув зелеными огоньками.
– Сволочь, – сказал
Муравьи на то и муравьи, чтобы обитать повсюду. Тигреро обошел дом, полюбовался на такой же спекшийся жгут, как и на Восьмом Приюте. О чем думали те, кто монтировал здесь оборудование? Счастье, что в доме муравьи ничего не пожрали – не сумели проникнуть.
Элан законсервировал Приют, раздумчиво постоял на площадке. Солнце опускалось за синюю громаду далекой горы. Надо возвращаться, нет смысла проверять дальше. Если зловредные твари бесчинствовали на Восьмом и Седьмом, то и Шестой стороной не обошли.
И все-таки он побежал – единственно для очистки совести. По крайней мере, он будет уверен, что сделал все от него зависящее. Тем более, что в мыслях тигреро уже успел сплавить на Кристину писательку вместе с ее порождающим змей на коже взглядом.
На Приют он добрался в глубокой тьме. Тяжело дыша, пересек площадку, зашел за дом, провел по стене ладонью, нащупал провода. Как и предсказывал. Даже включать ни к чему – только сжигать передатчик. Почему до сих пор на это не обратили внимания? Ведь на Изабелле побывало девять групп. Наверное, связь никому не требовалась.
Элан устал и решил, что среди ночи обратно не потащится. Туристы и без него не пропадут. Крокодав с Майком проследят за порядком.
Он перекусил и улегся спать, однако в душе гнездилась тревога, не давала забыться. Раздраженный, помятый, Элан поднялся до света и тронулся в обратный путь. Даже есть не стал – кусок не полез в горло. Захватил харчишек с собой, да и отправился. С края площадки оглянулся на Приют. Странное, как будто чужое, недоброе место. А ведь еще несколько дней назад веселились тут и были счастливы… почти все.
Не задерживаясь, Элан миновал Седьмой – Приют как Приют, такой же приветливый и радушный, как остальные. Однако вскоре заявили о себе утомленные ноги, Элан перешел на шаг и явился на Восьмой далеко за полдень. Его встретила мертвая тишина и неподвижность. Одна речка гремела.
Он поглядел на закрытую дверь, на жалюзи в окнах, пощупал пепел в кострище. Чуть теплый, но это от солнца – вчера вечером костер не жгли. Куда они делись? Тигреро вошел в дом.
На столике у мертвого передатчика белела записка: «Эл, они рехнулись. Уходим на…» Записка обрывалась жирной кривулей – как если бы листок вырвали у Майка из рук или оттолкнули его самого. Что за безумие их поразило? Тигреро заглянул в комнаты. Вещи взяты с собой, да и Приют законсервирован как положено. Что за ерунда?
Он вошел к себе – как обычно, третья дверь направо от холла. На одном кресле стоит рюкзак, на спинку другого наброшена куртка. И записка на
Мишель! Вспомнила о нем, оставила весточку. Элан сжал листок в ладонях. Кто сказал, что версана к нему равнодушна? А если нет?… Он отогнал неуместные мысли, с силой выдохнул, выравнивая дыхание, осаживая помчавшееся вскачь сердце. Ты к ней не подойдешь; ты – демон.
Он принялся укладывать свои пожитки. На Девятый так на Девятый. И вдруг выронил флакон с лосьоном для бритья, обернулся – спину ожгло ощущение опасности. Никого. Однако затылок сверлил чей-то недобрый взгляд, к горлу протянулись незримые лапы. Элан прижался к стене, всматриваясь в чуть заметные щелки в жалюзи. За окном никакого движения. Он достал ракетницу, распахнул дверь, глянул вправо-влево по коридору. Никого и ничего.
Но это ощущение угрозы… Дом полон ею, она давит, душит, гонит прочь. Прочь отсюда, пока цел! С колотящимся сердцем, Элан вернулся в комнату, упаковал рюкзак. Вот почему сошла с ума его группа, вот от кого они удрали.
Сдерживая дрожь в руках, он закрыл Приют, сбежал с крыльца. Остановился назло разлитой над площадкой жути, огляделся. В воздухе как будто дрожало темное марево. От него стыла кровь, перехватывало дыхание, мутилось в глазах. Тигреро возмущенно встряхнулся, вскинул голову. Так вот она какова – Изабелла! Коварная тварь. Ну, мы еще посмотрим, кто кого.
Но куда они дели труп писателькиного агента? Ровным шагом Элан обошел площадку Приюта по краю. Изабелла пыталась его сломить, размазать в грязь, но не пристало охотнику со Светлого озера трястись перед кем бы то ни было. Пусть даже против него – целая планета.
Он прошел немного вверх по течению речки. Здесь было совсем невмоготу, Элан тяжело дышал, сердце заходилось. Тигреро добрался до полянки, куда вчера они с Майком выволокли из воды мертвого агента. Голова шла кругом. Пытаясь прогнать с глаз мутную пелену, он приблизился к невысокому холмику, посмотрел на обтесанный столб с вырезанным именем: Эдвард Лаш. Кажется, он только теперь узнал, как же, собственно, звали несчастного заморыша.
Изабелла стращала его и издевалась. Чудилось, еще немного – и он повалится наземь, с криком забьется, вслепую поползет, ища укрытия. Ну нет; здесь не дождутся, чтобы Элан Ибис стал ползать на брюхе.
Он поворошил увядшие цветы. Совсем жухлые – а день нежаркий. Выходит, их положили вчера? Как так? Почему литагента похоронили, едва Элан скрылся из виду? Разве кто-нибудь мог предвидеть, что Изабелла разгневается и погонит их прочь?
Однако глаза не обманывали. Могила была вырыта на совесть, укрыта тщательно срезанным дерном, цветы в венках подобраны с любовью, и ровно вырезанное ножом имя – не чета оборванной записке, которую оставил Майк. Непостижимо. Можно подумать, планета возмутилась тем, что ей во чрево опустили тело.