Шрифт:
1
Клейтон Уинстон взглянул на столбик термометра и поморщился. Тридцать шесть градусов в тени едва ли подходящая температура для перегона овец, уныло подумал он. Однако чертовы животные давно уже уничтожили всю траву на Северном пастбище. Если их немедленно не перевести на Долгий выгон, твари просто подохнут с голоду. А это грозит огромными убытками. Невыносимая жара держалась вот уже шестнадцать дней, а прогнозы синоптиков по-прежнему были малоутешительны.
Что ж, деваться некуда, мрачно
Тихо выругавшись, Клейтон спустился с крытой террасы и окликнул своего старшего помощника, который вел на конюшню пегую кобылу.
— Старина Хэнк! С добрым утром! Как тебе нравится нынешняя погодка?
— И не говорите, хозяин! — Хэнк, высокий широкоплечий мужчина лет сорока пяти, в знак приветствия приподнял шляпу, а затем отер пот со своего скуластого, бронзового от загара лица. — Так что вы решили насчет мериносов с Северного пастбища?
— Придется перегонять, дружище. Созывай ребят, а заодно, раз уж идешь на конюшню, прикажи оседлать для меня гнедого. Встретимся через полчаса.
— Есть, хозяин! — с улыбкой ответил Хэнк и продолжил свой путь.
Несмотря на разницу в возрасте и социальном положении, его с Клейтоном связывала многолетняя дружба. Почти всю свою жизнь Хэнк проработал на ранчо «Золотое руно». Сюда он попал в качестве сезонного работника. Однако ясные глазки дочери одного из овчаров заставили парня оставить кочевой образ жизни и прочно обосноваться на ранчо, сначала в качестве простого конюха, а спустя лет шесть и старшего помощника покойного Джона Уинстона, отца Клейтона. Когда Джон умер, его сыну едва исполнилось двадцать пять, и с тех пор Хэнк стал правой рукой и неизменным советчиком молодого скотовода.
Оставшись один, Клейтон еще раз взглянул на термометр, автоматически запоминая температуру, которую следовало позднее занести в специальный журнал, и вернулся в дом.
— Клейтон, милый, где же ты пропадаешь? — послышался женский голос, и на пороге столовой показалась невысокая полноватая женщина лет пятидесяти. Она была одета в простое светлое платье, а ее черные, с заметной проседью волосы были собраны в гладкий пучок. — Завтрак уже давно остыл.
— Я вообще не понимаю, зачем готовить в такую жарищу горячие блюда, мама, — проворчал Клейтон, усаживаясь на свое обычное место.
Миссис Ребекка Уинстон с упреком взглянула на своего единственного сына.
— Скажи спасибо Молли, что она вообще находит в себе силы стоять у раскаленной плиты, когда и без того можно протянуть ноги от зноя. Посмотрела бы я, как ты управлялся бы со своими овцами, находясь на диете из сырых овощей да фруктов.
Клейтон смутился и виновато посмотрел на порядочный кусок баранины, который только что положил на тарелку.
— Я только хотел сказать, что остывшая баранина ничуть не
— Ах ты, подлиза! Ну да ладно, Бог с тобой. — Миссис Уинстон всепрощающе улыбнулась. — Кстати, минут пятнадцать назад верховой привез письмо для тебя.
— Угу. — Слишком занятый содержимым своей тарелки Клейтон не обратил внимания на странную интонацию, с которой мать произнесла последнюю фразу.
Миссис Уинстон откашлялась и попробовала начать сначала.
— Видишь ли, Клейтон, это не совсем обычное письмо. — На этот раз сын перестал жевать и поднял голову, выжидающе глядя на мать. Довольная произведенным эффектом, та выдержала интригующую паузу и продолжила: — Оно от женщины.
Клейтон удивленно приподнял брови. С тех пор как Дайана Глэдстон отказала ему, он зарекся иметь дело с особами женского пола. И на протяжении последних пяти лет старательно держал данное себе слово… если не считать нескольких легкомысленных интрижек.
Интересно, кому же вдруг приспичило написать мне? — гадал Клейтон. Может быть, красотке Бетси? Или премилой блондиночке Сузан? Хотя едва ли, учитывая, что Бетси с год как вышла замуж, да и Сузан еще пару месяцев назад перестала доставать его своими слезливыми посланиями.
— Ты уверена, что письмо от женщины, мама?
— Абсолютно. И я даже знаю ее имя.
— И как же зовут эту несчастную?
Услышав подобный эпитет, миссис Уинстон хмыкнула.
— Не уверена, что подобное определение подходит нашей соседке Дайане Глэдстон.
От неожиданности Клейтон едва не поперхнулся.
— Дайана?! Но за каким чертом ей вдруг понадобилось писать мне?
Ребекка Уинстон осуждающе посмотрела на сына.
— Помнится, когда-то ты был готов умереть за один ее ласковый взгляд.
Клейтон нахмурился.
— С тех пор прошло уже пять лет, мама. Мы оба были слишком молоды и наивны. И вообще, после того как Дайана выставила меня совершеннейшим кретином в глазах всей округи, расторгнув нашу помолвку всего за четыре дня до свадьбы, я и слышать ничего не хочу об этой вздорной особе!
— Ты не прав, Клейтон. У Дайаны были веские причины отказать тебе, и ты прекрасно знаешь об этом. Или забыл, что произошло тогда?
При этом напоминании Клейтон помрачнел еще больше и резким движением отодвинул от себя тарелку.
Нет, он ничего не забыл…
Было чудесное раннее утро. Казалось, ничто не предвещало беды. Дожди перестали идти всего лишь несколько дней назад, и земля пока хранила пролившуюся на нее обильную влагу.
Дайана и Клейтон, как обычно, встретились у высокого старого эвкалипта, одиноко возвышающегося на границе владений их отцов. Пустив лошадей шагом, они поехали вдоль изгороди, разделяющей участки. В кристально прозрачном воздухе еще витала ночная свежесть, а солнце, едва оторвавшееся нижним краем от горизонта, ласково пригревало левые щеки молодых людей.