Зеркальное отражение
Шрифт:
— О чем ты задумалась, любовь моя? — нежно спросил Клейтон у спутницы, только что щебетавшей как птичка и вдруг погрузившейся в задумчивое молчание.
Очнувшись от своих мыслей, Дайана откинула назад свои роскошные рыжие локоны, спускавшиеся до пояса, и улыбнулась жениху.
— Да так, ни о чем… — Она медленным взглядом обвела горизонт. — Просто я вдруг подумала, что до сих пор у нас все складывалось слишком хорошо.
— Что значит «слишком хорошо»? — не понял Клейтон. — Надеюсь, ты не надумала постричься
Дайана звонко рассмеялась.
— Нет, дело не в этом. Когда ты рядом со мной, любимый, мне страшно и подумать об обете безбрачия. Но вот только… только не вздумай надо мной смеяться!
— Обещаю, но при условии, что ты сейчас же перестанешь считать ворон и подберешь поводья. Если такая искусная всадница, как мисс Дайана Глэдстон, вдруг грохнется с едва бредущей кобылы, это будет и в самом деле смешно.
Дайана нахмурилась.
— Вечно ты со своими шуточками, Клейтон. С тобой ни о чем нельзя поговорить серьезно.
— Клянусь, больше не буду. Так в чем же дело?
Старательно подбирая слова, чтобы как можно яснее выразить свою мысль, Дайана заговорила:
— Знаешь, я где-то читала, что все в мире имеет свою половину… или, лучше сказать, зеркальное отражение. Например, горе и радость, печаль и веселье, черное и белое… Понимаешь?
Клейтон кивнул.
— Вполне.
— Так вот эти половины не могут существовать друг без друга. Где горе, там и радость, где смех, там и слезы… Между ними существует своеобразное равновесие, некий баланс, благодаря чему и сохраняется порядок во Вселенной…
— Все это, конечно, интересно, — нетерпеливо перебил невесту Клейтон, — но я никак не соображу, какое отношение имеют к нам твои книжки?
— Самое непосредственное. Ты никогда не задумывался над тем, что до сих пор у нас все было слишком хорошо? Мы познакомились еще маленькими детьми, выросли бок о бок, потом влюбились. Менее чем через неделю состоится наша свадьба… И никаких забот, никаких проблем.
— Так это же замечательно, глупышка! — Клейтон подъехал вплотную к Дайане и обнял ее за талию. — Неужели ты всерьез боишься, что кто-то сглазит наше счастье?
— Пожалуй, что так. — Дайана подняла на Клейтона прекрасные синие глаза, и того поразила серьезная сосредоточенность во взгляде девушки. — До сих пор ничто не омрачало нашего счастья. Но кто поручится, что этого не случится завтра? Или даже прямо сейчас?
Клейтон спрыгнул с лошади, протянул руки — и спустя мгновение Дайана оказалась в крепких мужских объятиях. Бережно взяв ее за подбородок и глядя в большие блестящие глаза, он взволнованно произнес:
— Я не знаю второй такой красивой, умной, доброй, обаятельной девушки, как ты, Дайана. И я люблю тебя, как никто никого не любил в целом мире. Ты права: я не могу поручиться за то, что ждет нас завтра. Но обещаю, что буду любить
Тронутая до глубины души Дайана приподнялась на цыпочки и, обвив руками шею Клейтона, прошептала:
— И я обещаю, что никогда и не подумаю ни о каком другом мужчине, кроме тебя, любимый!
Молодые люди стояли и исступленно целовались, когда внезапно легкий ветерок донес до них обрывки чужого разговора, происходящего на повышенных тонах. Похоже, где-то недалеко крупно ссорились. В этот момент Дайана и Клейтон находились на дне небольшой ложбины, размытой дождями, и поэтому были скрыты от глаз спорящих.
— Как думаешь, кто это? — спросила Дайана, обеспокоенно глядя в ту сторону, откуда доносились голоса.
— Не знаю, — отмахнулся Клейтон, явно раздосадованный тем, что им помешали. — Наверное, овчары опять чего-нибудь не поделили. Да и какое нам до них дело?
Он снова попытался поцеловать девушку. Однако Дайана, продолжая внимательно вслушиваться, ловко вывернулась из объятий жениха.
— Нет, это не овчары. Странно, но голоса кажутся мне знакомыми.
На лице Клейтона появилось тревожное выражение.
— Мне тоже. Черт, отсюда невозможно разобрать, кто это! Может, поднимемся повыше и посмотрим?
— Пожалуй. Не хватало, чтобы эти люди перекалечили друг друга едва ли не на наших глазах!
Ведя в поводу лошадей, Дайана и Клейтон осторожно, стараясь не шуметь, начали подниматься по влажному склону. По мере их продвижения сердитые голоса звучали все отчетливее и отчетливее. Наконец молодые люди смогли различить слова.
Пререкались двое мужчин. Один из них, обладатель хриплого голоса, как раз заканчивал длинную тираду, начало которой ускользнуло от слуха Дайаны и Клейтона.
— …и повторяю в последний раз: этот участок никогда не был твоим и не будет!
Узнав говорящего, Дайана побледнела и смятенно прошептала:
— Это же твой папа… наши отцы… Неужели опять взялись за старое? Не понимаю, зачем столько грызться из-за какого-то несчастного клочка земли!
Клейтон ободряюще обнял перепугавшуюся девушку за плечи, и та доверчиво прижалась к нему, словно ища зашиты. В это время послышался низкий баритон другого мужчины. Угрожающим тоном невидимый собеседник произнес:
— Ты врешь, Джон! Еще твой прадед передвинул изгородь и незаконно присвоил себе землю моего прадеда! Вы все, Уинстоны, жалкое лживое отребье, и никто больше!
Выбравшись наконец из ложбины, Дайана и Клейтон замерли на месте, не решаясь приблизиться к говорящим. А те, всецело поглощенные спором, даже не заметили появления случайных свидетелей.
Джон Уинстон, услышав обидные слова, затрясся от едва сдерживаемого негодования. Многозначительно тряхнув ружьем, висящим на плече, он пугающе тихо произнес: