Зерно А

Павлик Анастасия

Громов потрясенно моргнул.

– Что?
– выдохнул он.

– Нет, Бодя, на этот раз это не слуховые галлюцинации. А забавная действительность. Я объясню, почему забавная: вместо того, чтобы переломать тебе вначале руки, потом ноги, я сижу и продолжаю трепаться. А знаешь, почему я продолжаю сидеть и трепаться?

– Достаточно, Палисси. Твое утомительное кривляние не способствует пищеварению, - Громов напустил на лицо пресыщенное выражение. Я невольно задалась вопросом: сколько еще он продержится, прежде чем сорвется?
– В тебе столько негатива! Неисчерпаемый

источник. Я вот что слышал, - он зыркнул по сторонам и, убедившись, что никто не подслушивает, самодовольно продолжил, - что вчера на 'Темную сторону' выдали ордер на обыск.

– Ублюдок.

– И что по удивительному стечению обстоятельств именно вчера ты пропала с радаров общественности. Тебя ищут, Рита. Ты принесла много горя в семью Деревских.

Ей-богу, еще чуть-чуть, и, плюнув на все, я бы размазала его по холодильной витрине!

Я вспомнила слова отца: 'Собаки лают, а караван идет'. Так что, давай, караван, иди дальше.

– Я задала вопрос, - напомнила я, взывая к самоконтролю.
– Спросила: знаешь ли ты, почему я продолжаю сидеть и трепаться, вместо того, чтобы доставить тебе массу неприятных ощущений?

Звук удара кулака о столешницу, звяканье столовых приборов. Я открыла глаза и улыбнулась. Ага, такого Громова я знаю очень хорошо.

– Как тебе такой ответ, Рита: нет, черт побери, не знаю. Я в принципе не знаю, почему ты появляешься, словно из-под земли, и начинаешь озвучивать всякие гнусности.

Мне особенно понравилось 'появляешься, словно из-под земли'.

– Моя очередь отвечать? Ну что ж, слушай внимательно, Бодя, - я придвинула свое лицо к его разозленной роже. Он учащенно дышал и хмурился, но молчал.
– Я появляюсь из-под земли и начинаю озвучивать всякие гнусности по двум причинам...

– Ваш заказ.

Когда все было красиво и скучно расставлено, официантка улыбнулась и упорхнула.

Пришлось делать все левой рукой. Отхлебнув кофе, я отправила в рот облитый медом кусочек дыни, затем взяла ложку и порешила мюсли.

– Рита.

Громов глядел на меня; омлет, тост и кофе нетронутые.

– Чего, блин?

Он скривился, когда из моего рта вылетел кусочек мюсли и шмякнулся на скатерть в паре сантиметров от его чашки. Я уже, кажется, говорила, что у Богдана пунктик на счет чистоты.

– Как на счет двух причин? Ты недоговорила.

– Когда я ем, я глух и нем.

– А также неуважителен и неаккуратен.

– Господи Боже, да не нервничай ты так, я сейчас все уберу, - я скомкала салфетку и поелозила ею по маленькому пятнышку на скатерти.
– Видишь? Все чисто.

Будто делая мне одолжение, он взял вилку и нож и в течение пары минут сосредоточенно знакомил их с омлетом. Я отодвинула пустую тарелку из-под мюсли и принялась за фрукты, политые медом. Богдан не доел тост, и теперь сидел, мрачно потягивая кофе с коронными двумя ложками сахара.

– Так мило с твоей стороны пригласить меня позавтракать, - я отправила в рот последний кусочек манго, допила кофе и промокнула губы салфеткой.

– Две причины, Риты, - напомнил он.

– А вот

теперь слушай меня как никогда внимательно.
– Я выдержала паузу.
– Первая причина - на улице, в машине нас ждет Лев Деревский с застрявшим в горле чистосердечным признанием, что во всех ошибках его жизни виноват ты и только ты. И я хочу, чтобы ты насладился каждым мгновением своего фиаско вместо того, чтобы испытывать затуманивающую разум боль от переломов, не замечая ничего, кроме своего ничтожного страдания. Вторая причина - у меня чертовски болит правая рука. Я разбила ее о челюсть Арины Деревской после того, как она, выполняя твои пожелания, позвала к нам на огонек некоего очень мертвого парня. Ты подставил меня. Хотя нет, ты не просто подставил меня, ты посягнул на самое драгоценное, что у меня есть - на мою душу. Можно кое-что спросить у тебя, Богдан?
– Не дожидаясь его ответа, я выдохнула: - Почему, мать твою? Почему ты сделал это?

– Ты ничего не докажешь.

– И это все, что ты можешь сказать в ответ на мою речь?

Богдан пожал плечами. Он не выглядел шокированным или мало-мальски взволнованным.

– Без своего адвоката я глух и нем. Не забывайся, Рита. У меня много влиятельных знакомых. Даже если Деревский взболтнет лишнее...
– Он улыбнулся и пожал плечами, мол, пусть болтает, мне по барабану.

– Искренне недоумеваю, когда ты успел вылизать нужные задницы. Например, местного судьи.

– Фу, как грубо.

– Я могу убить тебя, - я задумчиво почесала переносицу.
– Бьюсь об заклад, госпожа Смерть не числится среди твоих так называемых 'влиятельных знакомых'.

– Как медиум медиуму: ты же знаешь, это не решение проблемы.

Смерть?

– О да, уж я-то знаю. Благодаря тебе.

– Прости, Рита. Это все конкуренция и, пожалуй, такой фактор, как сильная личная неприязнь. Только без обид, идет?

Я, скорее, почувствовала, чем увидела Чак-Чака; перевела взгляд на входную дверь. Чак-Чак как раз ввалился в кафе.

– Да. Идет, - подтвердила я.
– Спешит.

Лысый детина увидел нас и зашагал в нашу сторону.

– Это нечестно, - процедил Громов, завидев здоровяка.

– Да, Богдан, нечестно. Познакомься, это Чак-Чак. В отличие от твоих знакомых, он влиятельный физически. Влияет на целостность челюстей и конечностей. Чак-Чак, а это Богдан Громов, собственно, ты уже слышал о нем.

Чак-Чак поднял и опустил здоровенные плечи:

– Палисси, я не могу влиять не целостность его черепа - честно говоря, я получил указания от Стефана не трогать обоих господ... слишком интенсивно. Очень жаль.

А у этого парня, оказывается, есть свой стиль! Он не просто ходячая мясорубка, но еще и неплохой шутник.

– Кажется, одного из господ ты уже тронул. Где Деревский?

– В багажнике, - как само собой разумеющееся, ответил Чак-Чак.
– Не будешь жрать это?
– Не дожидаясь ответа, он взял надкушенный Громовым тост и отправил в рот.
– М-м-м, французский тост. Недурно.
– Громов вскочил, но Чак-Чак, не поднимая головы, рявкнул: - Сидеть, сука.