Зерно А
Шрифт:
Я успокаивала себя следующим: меня и раньше узнавали, но какое-то время внимание будет чуть более навязчивым. Чуть более навязчивым? Да над моей головой будто висела мигающая неоновая стрелка! Ничего, скоро всем осточертеет мусолить одно и то же. Все уляжется... угу, чтобы потом вновь вспыхнуть. Искрой послужит новость о моей коматозности.
Стоять на кухне у плиты среди ночи, мягко говоря, неприятно: на улице темно, а на кухне горит свет. Ты как на ладони, а тебе за окном ничего не видно. Тогда
Гранин пришел в пять минут десятого. Я открыла дверь и отступила в сторону, пропуская его в прихожую. Не разуваясь, он заключил меня в медвежьи объятия, в которых я буквально утонула.
– Как это ни странно, Палисси, а я успел соскучиться. Чем это ты пахнешь?
– Блинчиками?
– предположила я, высвобождаясь из его хватки.
Он выпучил глаза, и я уже было приготовилась отбиваться от заявлений в духе 'не может быть, ты да готовишь!' Но, по-моему, он не собирался говорить ничего подобного. Он нахмурился; взгляд, словно рентгеновский луч, скользнул по моим волосам и с почти слышимым 'щелк' зафиксировался - о, я знала, на чем - на седой пряди. Бумажный псевдоразумный пакет протестующе затрещал, когда Гранин стиснул его в кулаке. Он держал пакет перед собой как Дед Мороз - мешок с подарками.
Чеканя каждое слово, Гранин утробно спросил:
– Что. С. Твоим. Лицом.
– Упала на лапки котика и поцарапалась.
Его глаза засверкали.
– Хрена с два, Рита. Хрена. С. Два.
Я пожала плечами.
'И все равно я рада ему, - подумала я, не вникая в его безумный монолог о том, как наплевательски я отношусь к собственной безопасности и все в том же духе.
– Если он сейчас не взорвется, как Везувий, то это будет почти нормальный ужин - редкость в моей подчиняющейся работе, а в последнее время и переменчивым настроениям всяких подонков, жизни'.
– Все?
– спросила я, когда он заткнулся, чтобы перевести дух.
– Выговорился?
– Рита, я переживаю за тебя!
– В голосе проклюнулись рычащие нотки: - Или это запрещено законом?
– Можешь переживать, сколько влезет, но не тогда, когда у меня остывают блины.
– Я не притронусь к твоей стряпне, пока ты обо всем не расскажешь.
– Удар ниже пояса.
Когда у Гранина появляется идея фикс, он становится просто невыносимым.
Я вздохнула и коротко пересказала то, что произошло в доме Деревских. А именно - в спальне Арины Деревской. Он все больше мрачнел; псевдоразумный пакет в его кулаке пищал не переставая.
Дослушав меня, Гранин кивнул, открыл дверь и стал спускаться по лестнице.
– Ты куда?
– Я бросилась вслед за ним.
– Я что-то не так сказала? Гранин... Федя! Не уходи!
Он остановился как вкопанный.
–
– Что со мной?
– Гранин аж затрясся.
– Что со мной?! Ты еще спрашиваешь! Я убью его.
– Он так сильно стиснул пакет в кулаке, что костяшки побелели; писк пакета по мере удушения становился тише.
– Убью Громова и плевать, что сяду за это.
– Не говори глупостей!
Я в два шага приблизилась к нему. Помедлив, положила руку ему на плечо. Стоило сделать это, как я буквально ощутила покидающий его тело гнев. Гранин повернулся и посмотрел на меня снизу вверх.
– Ты же знаешь, - я улыбнулась, вспоминая слова Громова, - смерть - это не решение проблемы. Надо быть снисходительнее. Богдан получит по заслугам. Однажды, - добавила я.
– Не люблю ждать, - проворчал Гранин.
– Как хочешь, но когда я встречу этого петуха...
– Ты будешь снисходительным и вежливым.
Он сокрушенно покачал головой:
– Черт подери, Палисси!
– А теперь дай мне этот треклятый пакет, и идем отсюда, пока к нашей милой беседе не подключились соседи.
Гранин опустил голову и послушно протянул мне из последних сил стонущий псевдоразумный пакет.
Глава 33
Я поставила тарелку с блинчиками на стеклянный журнальный столик, рядом - варенье в пиале, сахарницу и чайничек с заваркой. Чайник, чашки и блюдца были взяты из некогда подаренного мне фарфорового набора. Так цивилизованно, так по-домашнему.
Так неправильно.
– Чай? Но почему чай?
– Потому что с блинами не пьют кофе, проклятие! Прости, - быстро добавила я, видя, как меняется в лице Гранин.
– Не извиняйся, - он покачал головой, и прядь темных волос дугой упала ему на лоб.
– Это я должен просить прощения за то, что постоянно вывожу тебя из себя.
Я затаила дыхание. Вот он, настоящий Федор Гранин, без той маски дерзкого сквернослова, плюющего на всех и вся, каким его знали люди. Мне захотелось взять фотоаппарат и щелкнуть его пару раз, для истории. Я смотрела на него и не могла отвести глаз.
– Чего? Где рога?
– Гранин принялся ощупывать лоб.
Без лишних слов я скользнула к нему и поцеловала. Его удивление длилось считанные секунды, а потом он засмеялся мне в губы, обвил меня руками и притянул к себе. Стоп, что я делаю? Нет, нет, нет... Я застыла, мои губы прекратили отвечать на поцелуй. Я медленно отстранилась, хотя его руки все еще были на моей талии.
– Это была не самая лучшая идея, - призналась я, отсаживаясь от него и оправляя футболку.