Zевс
Шрифт:
Теперь Леше было труднее начать; видимо, он хотел построить конструкцию как-то по-другому, а теперь она стала разваливаться.
– Ты же помнишь Литовченко? Ну, который – «Что ж ты, фраер, сдал назад», – пропел Леша тоненьким голосом, позабыв, что эта шутка уже звучала, когда вспоминали про Челябинск. – Ты же знаешь, что он сейчас живет во Франции?.. Ну так вот. Мы с ним списались на днях… как-то случайно… И он очень загорелся, когда узнал, что наша команда… ну… снова будет выступать… У него есть идея позвать нас осенью во Францию. Он и сам хочет на нас посмотреть… Ты же знаешь, что у него есть такие возможности… Но главное-то – там можно реально выступить перед эмигрантами, проехаться по Лазурному Берегу… Он считает, что это реально, и на это пойдут… Не те эмигранты, конечно,
Леха окончательно запутался и, видимо, донес новость не так громоподобно, как хотел.
Кирилл разглядывал его с изумлением.
Дело даже не в том, что все-таки – «выступать в ресторанах». Скорее Кирилла изумило то, что…
– Литовченко?! – переспросил он.
– Ну ты же знаешь, что он уехал из Казани? Сначала в Москву, потом…
Да все это Кирилл, конечно, знал. Скатавшись с ними в Челябинск еще от институтского профкома, молодой карьерист Литовченко как-то уже, присосавшись, не отпадал: и в мэрии, «курируя молодежь», всячески навязывался с опекой, и позже приходил, чуть ли даже не на квартирники, а если было телевидение, гордо называл себя фанатом перед камерой, и весь лоснился от гордости, от своей демократичности… Его карьера в Казани делала безумные зигзаги: он то оказывался приближенным к президенту республики настолько, насколько только мог приблизиться русский, и даже курировал идеологию; то начинал копать под президента, выступая в роли едва ли не киллера от Москвы; то шумно – под прессу – ссорился уже со всеми, ища все более высоких покровителей… Все это время он шумно же оказывал знаки внимания «любимой команде» КВН, в которой его, впрочем, со смехом называли «политической проституткой» – грассируя, как Ленин. В своем кругу, конечно. Не со сцены. Закончилось все и вовсе туманно, да и Кирилл, отпав от местной жизни, перестал следить; но видел, правда, статью, из которой следовало, что и официальная казанская печать перешла на грубые клички. Правда, не «политическая проститутка», а «беглый олигарх». Уж «олигархом»-то когда Литовченко успел стать, и вовсе неясно…
Но сейчас его поразило не это.
– Он тебе сам написал? Или ты ему? Как это получилось?..
Все дело в том, что Литовченко позвонил и самому Кириллу – на днях. И то был очень странный разговор.
Ну, во-первых, они давно не общались. Максимум – обменивались поздравлениями «ВКонтакте». Во-вторых, Кирилл не ожидал, что Литовченко знает его московский номер. Все это он увязал – единственное объяснение – как раз-таки с активностью Лехи, с какой тот развел все это «возрождение команды». Поэтому, с трудом выяснив, кто это звонит (связь была плохой, из-за границы, да и звонок шел, кажется, через Интернет), Кирилл приготовился услышать что-то по делу, но с еще большим изумлением понял, что Литовченко звонит ему якобы просто так – якобы поболтать. Чего между ними никогда не водилось. Кирилл совсем уж растерялся было, но мучительных пауз переживать не пришлось: Литовченко знал, о чем хочет болтать. И быстро вышел на эту тему.
– …А ты видел, кстати, этот ролик с американского канала Fox News – его у вас там по всем выпускам новостей гоняют? Там, где ведущий якобы затыкает осетинскую девочку?
– Конечно.
И Литовченко торопливо, напряженно принялся рассказывать, как он смотрел тут, у себя (Кирилл нечетко знал – откуда ему звонят), оригинал, и все на самом деле не так, никто никого не затыкал, это потом «у вас там» перемонтировали, кашель ведущего записали, и так далее, и тому подобное.
Удивление Кирилла – он лихорадочно начал соображать – быстро сменилось на необъяснимую панику.
Зачем он это говорит?
Зачем он позвонил?
Если он звонит через комп, то может ли записывать разговор?
Может ли этот разговор вообще записываться?!
Кирилл кое-как, торопливо, под каким-то предлогом попрощался…
Все в те дни дышало «принуждением к миру», и разговоры все равно возвращались к нему. И видя очередные кадры ночных новостей, где расчехленные танки светились на железнодорожных платформах –
Тогда, год назад, их поезд сильно задержали, еще в морских краях, говорили, что пропускают военную технику. Может, в Абхазию. Может, врали. Они не видели составы, но поезд стоял долго, поэтому им разрешили выбраться – и сквозь тонкие подошвы здорово чувствовался щебень, когда прыгали с высокой подножки. Не вспомнишь даже, зачем они выходили… Да и какая разница – вокруг них трещал, гудел и верещал южный лес, тянулись рельсы – золотые, прожаренные мощными лампами; стояла совершенно пьяная ночь, и они были будто пьяные, держались за руки. Молчали. Они сейчас так остро это чувствовали, оба, как будто не было двух недель на черноморской гальке…
– Что это там?
– Где?
– Ну вон, под камнем?
Не успела Яна вглядеться, Кирилл коршуном нырнул вниз и вытащил из-под щебня (как бы из-под щебня) что-то блестящее. Кулончик. Золотой кулончик. В виде божьей коровки. Который очень понравился Яне в Адлере, но это был уже предпоследний день, «денег в обрез» – рассуждала Яна… Очень грустно рассуждала…
– Ты его купил?! – она задохнулась.
– Ну вот, нашел же, при тебе…
– Где ты взял деньги?
– Достал, – Кирилл довольно улыбнулся.
И тут случилось неожиданное.
Яна стала тихо плакать.
Потом начала обниматься, утирая слезы, сама же смущенно улыбаясь своим слезам.
Казалось бы – ерунда, ну что такого особенного?.. – но на нее произвел такое оглушительное впечатление этот поступок Кирилла… Она потом долго вспоминала этот волшебный сюрприз.
– Ну что поделать, я романтичная дура, – улыбалась она в ту ночь.
В сторонке ждал электровоз – с притушенными огнями, громадный, как дом, а «фасад» его напоминал сильно упрощенное лицо, – так вот, как инъекции под глазом – поставлены были розетки под фарой, с разноцветными крышками – красные, синие… Розетки, как на стене. Смешно. Они смеялись.
– «Влю», – прочитала Яна.
На самом деле было написано «ВЛ I0» – марка электровоза, но можно было прочитать и «ВЛЮ».
– Я в тебя влюблен, – вдруг сказал Кирилл, как бы и в шутку, но поймал себя на мысли, что никогда так не говорил. Только «люблю». Но тем не менее как он любил все эти годы, так был и влюблен, как будто заново, каждый вечер и каждое утро.
И сколько месяцев и лет ни шло мимо них гружеными составами, на этом фронте ничего не менялось.
X
Кирилл совсем слетел с катушек.
Так бывает: когда ты чувствуешь себя виноватым, какой-то злой рок только усугубляет твою вину.
Дошло до кошмара: он узнал, что Яна вернулась из Анжеро-Судженска раньше, только на второй день: когда она уже была в Москве. Но не дома. Короче, все как в плохом кино.
И, главное, как раз так совпало (злой рок не может обойтись без совпадений), что именно в эти дни, замотанный (чем – дальше), Кирилл ей толком и не звонил. Так, эсэмэски на бегу. Ну, Яна и отвечала какими-то ничего не значащими эсэмэсками, в интонацию которых он, балда, даже толком и не вслушался.