«Жаль, что Вы далеко»: Письма Г.В. Адамовича И.В. Чиннову (1952-1972)
Шрифт:
А в виде анекдота могу рассказать, что я написал о его «синайских высотах», т. е. о важности тона, а он заявил Водову, что это «антисемитский выпад»! [133] До чего может человек додуматься. Но Оцуп явно больной человек, замученный экс-красавицей женой [134] .
Quant а [135] Померанцев, то это просто болтун, и при всех своих Гейдеггерах не вполне грамотный [136] . Но человек скорей милый, если бы убавить ему развязности.
133
Двумя неделями раньше, 12 апреля 1957 г., Адамович об этом же писал Одоевцевой.
134
Жена Оцупа Диана Каренн (наст, имя и фам. Диана Александровна Оцуп; 1888–1968) в молодости была актрисой немого кино.
135
Что
136
Поэт и журналист Кирилл Дмитриевич Померанцев (1907–1991) публиковал в «Русской мысли», помимо стихов и рецензий, статьи и эссе философской тематики, весьма высокопарные, но не очень глубокие. Д.И. Кленовский, придерживавшийся об этих его писаниях весьма нелестного мнения, вступил в полемику с Померанцевым: Кленовский Д. Поэзия и ее критики // Новое русское слово. 1956. 16 сентября. № 15786. С. 2, 8. Вслед за ним и Адамович высказал свое несогласие с мнением Померанцева: Адамович Г. О свободе поэта // Там же. 1957. 17 февраля. № 15941. С. 8. Поводом для статьи послужило опубликованное незадолго до этого в «Русской мысли» стихотворение Померанцева «Стишки о звездах, о цветах…».
Еще литературный пункт: Чехов. Голубчик, Чехов — чудный писатель, ну как можно в этом сомневаться?! Бунин прав относительно его пьес и первый ткнул пальцем в то, что в них нестерпимо. Но тут, верно, повлияла Книпперша, как на бедного Оцупа его Диана. А рассказы Чехова — это такая прелесть, что надо стать на колени и просить у него прощения за всех «декадентов», которые на него фыркали и захлебывались Андреевым с Пшибышевским (а эти, кстати, все вышли из Достоевского).
Ну, выходит не письмо, а «лит-фельетон».
Как Вы живете? Что делает у Вас Бахрах, для меня самый легкий человек в мире (за что я его и люблю, — как облегчение и отдых) — и как он оценен и принят? У него, кстати, тоже есть своя Диана, в другом роде, но тоже на него действующая.
Иваск умолк. Ходят смутные слухи, что М<ария> Самойловна увлечена новым гением — Биском, и, в случае если Иваск скиснет, возведет его в редакторы. Будет очень жаль, т. к. Биск, кажется, болван, а Иваск, хоть и переутомился, все-таки Страдивариус среди барабанов.
До — свидания. Почему не присланы стихи, по обычаю и традиции? Спасибо, что написали, вернее, что вспомнили.
Ваш Г. Адамович
15
4, av<enue> Emilia с/о Heyligers Nice
26/VIII-57
Дорогой Игорь Владимирович,
Если бы нужны были доказательства, что я обрадовался Вашему письму, первое — в том, что отвечаю немедленно. Правда, очень был рад, тем более что пишете Вы редко.
Но почти все в письме (как Вы сами отметили) — рецензия на «Нов<ый> журнал». А я его еще не видел! Так что и отвечать мне нечего.
Большухина же о Вас [137] читал с удивлением и удовольствием. Удивление: кто это? откуда? Местами очень тонко, «субтильно», и рядом с Аронсонами просто наслаждение читать. На месте Иваска я бы его немедленно законтрактовал в «Опыты», ибо это свой человек, пусть не все у него и верно. Иваск все носится с Марковым, а Марков все кого-то эпатирует, как гимназист, и никак не придет во взрослое состояние, хотя ему, кажется, уже за 30 лет.
137
Большухин Юрий Яковлевич (наст. фам. Кандиев; 1903–1984) — литератор, сотрудник «Граней», «Опытов», «Мостов», «Современника». Здесь речь идет о его статье «Об уединенной поэзии» (Новое русское слово. 1957.14 июля).
Кстати, Иваску я третьего дня написал едва ли не самое злое письмо в моей жизни — по поводу возвещенного им превознесения Ремизова (Пожалуйста: все, что я пишу о Ремизове — между нами. Я не хочу, чтобы он думал, что к его 80-летию я хочу ему вредить. Пусть чествуют!) в следующей книжке «Опытов» [138] . Не могу с этим примириться, хотя лично против Р<емизова> ничего не имею. Это — сдача всех позиций, измена, предательство того облика поэзии, который — мне казалось — в «Опытах» мало-помалу проступал. Это восхваление поэзии-лжи, поэзии-лукавства, всего, что мне отвратительно, сколько бы ни было за ней таланта. И, кроме того, это поддержка всех обманутых Ремизовым модернистических дураков. Я Иваску почти написал отказ от дальнейшего участия в журнале и все думаю, надо ли это сделать публично, с объяснением причин. Если боюсь этого, то исключительно потому, что боюсь саморекламы и какой-то неуместной «принципиальности», которую трудно было бы объяснить.
138
К юбилею А.М. Ремизова был опубликован блок поздравительных материалов под шапкой «Алексею Михайловичу Ремизову» (Опыты. 1957. № 8. С. 126–130). Из содержания: Редакция. Ко дню его восьмидесятилетия; Вейдле В. Алексею Михайловичу слава; Иванов Г. «Мне случайно попалась…»; Марков В. «Дорогой Алексей Михайлович…».
Был на днях у Иванова (она была в больнице, но из-за чего-то мало серьезного) [139] . Он — совсем развалина и тоже поклонник Ремизова, а заодно и Бальмонта. Но это ничего не значит. В Мюнхен я не поехал — ибо зачем было ехать и сидеть в жару слушать лекцию проф<ессора> Адамовича (? — кто это?). В
До свидания, Игорь Владимирович! Еще раз спасибо за письмо, но почерк у Вас невозможный — я не все и разобрал. Лида умолкла, с глазами, кажется, у нее плохо и вообще со всем плохо. Но нет человека, который сам себе больше бы вредил. Отчего в письме Вашем нет стихов? Большухину наверно послали бы!
139
Адамович приезжал к Ивановым в Йер в конце июля 1957 г., однако не повидался с Одоевцевой из-за ее болезни.
Ваш Г. Адамович
Откуда Вы взяли: chez M-me Chakis? Никогда такой на свете не было, а письмо Ваше дошло до меня чудом!!
16
104, Ladybarn Road Manchester 14
20/XI-57
Дорогой Игорь Владимирович
Вы меня Вашим письмом удивили и даже чуть-чуть огорчили: ну на что бы мог я на Вас «сердиться»?! Я вообще не «сержусь» (это скорей плохо: равнодушие), а из-за литературных рукописей и подавно. На Иваска я тогда рассердился сгоряча, после визита к Г. Иванову, который о Ремизове нес какую-то чушь [140] . Это и подлило в огонь масла. Но и это было глупо, ни к чему. За защиту Цветаевой сердиться было бы еще глупее, как и за не-защиту Алданова. Поверьте, я знаю и понимаю, почему Вам, Иваску и другим Алд<анов> кажется плоским и пустым. Вы на 9/10 правы: он никак не художник, ни в чем. Но у него есть грусть, а грусть — это все-таки эрзац поэзии, и мне этот эрзац лично по душе больше, чем подделки иные. Кроме того, он — не притворяется ничем и никем. Он — то, что он есть, и, во всяком случае, не выдает фальшивых драгоценностей за бриллианты от Фаберже. Я это в нем ценю и люблю. Где-то Андре Жид сказал — очень хорошо! — что «il n’y a pas de plaisir a vivre dans un univers ou tout le monde triche» [141] . Вот именно. Алданов не triche pas [142] .
140
В одном из писем Г. Иванову и И. Одоевцевой Адамович писал по этому поводу, продолжая незаконченный спор: «Помер Ремизов. “Опыты” я получил — и все оценил по достоинству насчет Ремизова. Но теперь негодовать не время».
141
«Не велико умение жить на этом свете, когда весь мир притворяется» (фр.).
142
Притворяется (фр.).
Ну, довольно. «Сами все знаем, молчи» [143] .
«Опытов» я еще не получил и отчасти рад этому, предвидя, что, получив, испорчу себе на 24 часа нервы и настроение. Я приблизительно знаю ведь их содержание! Но стихи Ваши — если они в «Оп<ытах>» помещены — я знаю, п<отому> что Вы их мне прислали, еще давно, с пометкой, что они — для «Опытов» [144] . Кажется, я Вам на них не ответил, простите.
Первое («Ни добрых дел…») — очень хорошо, замечательно совсем. Нет, пожалуй, не «совсем» — из-за слов в скобках. Я ничего против скобок не имею. Это — прием, иногда дающий новую интонацию колебаний, смущения, остановки в задумчивости. Но у Вас есть умение быть subtile [145] и точнее в одно время, и мне кажется, что внешняя, подчеркнутая нерешительность в выборе слов ослабляет действие внутреннее. Смоленскому или Туроверову скобки могли бы помочь. Но не Вам, во всяком случае, не здесь, в этих стихах. Мне кажется, что «в грехах» — нужно, но вместо двух слов до них было бы лучше какой-нибудь эпитет к грехам, точный, неожиданный, вполне Ваш. Но я придираюсь, притом без авторского приглашения. Стихи очень хорошие, бесспорно.
143
Неточная цитата из стихотворения В.Я. Брюсова «Каменщик» (1901). У Брюсова: «Знаем все сами, молчи».
144
В журнале были опубликованы стихотворения Чиннова «Ни добрых дел, ни твердой веры нет…» и «О Воркуте, о Венгрии (— о чем?)…» (Опыты. 1958. № 7. С. 5).
145
Тоньше (фр.).
Второе — тоже, но все-таки «спорно». По-моему, лучшая строфа — вторая, где хорошо «вкратце» и отзвук «на двадцатый век» (особенно — «вкратце»). Но мне не нравится конец, м. б., потому, что я не люблю этого самого «Пророка» [146] . Бунин чуть в обморок не упал, когда я ему это сказал, а Бахрах меня убьет, но не люблю, ничего не поделаешь. Это стихи, которые нельзя написать как надо было бы, и Пушкин их написал не так, т. е. не без оперы. У него есть стихи бесконечно лучше, а именно эти считаются его вершиной. М. б., они для меня испорчены, п<отому> что я раз слышал, как их читал Осоргин (у масонов) с воем и воплем под Достоевского.
146
Стихотворение Чиннова «О Воркуте, о Венгрии (— о чем?)…» завершалось строфой «И все-таки — хотя десятком строк, / Словами нужными, живыми… / Ты помнишь, есть у Пушкина “Пророк”: / О шестикрылом серафиме».