Жанна д'Арк
Шрифт:
Жанна и Ла Гир были неразлучны. Какой приятный и вместе с тем разительный контраст они представляли! Ла Гир-громадного роста, Жанна – маленькая и хрупкая; он – преклонных лет и почти седой, она – в первом цветении юности; его лицо – бронзовое, испещренное шрамами, ее – такое прекрасное, румяное, свежее и чистое; она – такая добродушная, он – такой суровый и строгий; она – воплощение невинности, он – вместилище грехов и пороков. Ее глаза светились милосердием и состраданием; его – метали молнии гнева. Ее взгляд пробуждал в душе человека умиротворение и покой, его же, наоборот, – повергал всех в ужас.
Несколько раз в
– Смотрите! – ангел божий в сопровождении дьявола.
В эти три дня, проведенные нами в Блуа, Жанна усердно старалась обратить Ла Гира на путь благочестия, очистить его от грехов, вдохнуть в его мятежное сердце смирение и кротость веры. Она настаивала, убеждала, просила его молиться. Но он не сдавался и все три дня слезно упрашивал оставить его в покое, избавить его только от одного, только от одного, совершенно для него невозможного – от молитвы. Он готов был на все, только не на это. Любой приказ он выполнит. Одно слово Жанны – и он бросится в огонь. Только не это, только не это – он не может молиться, никогда не молился, не знает, как и о чем молиться.
И все-таки – поверьте – ее настойчивость увенчалась полной победой. Она заставила Ла Гира молиться. Мне кажется, это свидетельствует о том, что для Жанны д'Арк не было ничего невозможного. Да, он встал перед ней, сложил перстами вместе свои одетые в железо ручищи и стал молиться. То была своеобразная, ни у кого не заимствованная молитва. Он сочинил ее сам, без посторонней помощи. Вот ее слова: «Боже милосердный, прости Ла Гиру то, что простил бы тебе Ла Гир, если бы ты был Ла Гиром, а Ла Гир богом»[25].
После чего он надел шлем и, четко отбивая шаг, вышел из шатра Жанны, довольный собой, как будто совершил рискованное и трудное дело к обоюдному удовольствию.
Если бы я знал об этом, мне бы сразу стало понятным его приподнятое настроение, но я не мог и подумать.
В это время я направлялся в шатер и видел, как оттуда размашистым шагом вышел Ла Гир и торжественно удалился прочь. Зрелище поистине великолепное! Но у входа в шатер я остановился и, потрясенный, отступил назад. Я услыхал совершенно явственно рыдания Жанны,-прерывистые рыдания, полные боли и, как мне показалось, смертельного ужаса. Но я ошибся: она хохотала, хохотала до слез над молитвой Ла Гира.
Лишь через тридцать шесть лет мне удалось узнать об этом, и только тогда я мог впервые пролить слезы умиления, вспоминая картину беззаботного веселья юности. Эта картина выплыла, как из тумана, и предстала перед моим взором, возвращая меня в далекое, неповторимое прошлое, ибо вскоре наступил день, когда смех, этот прекрасный дар, посланный нам свыше, навсегда оставил меня.
Глава XIII
Мы выступили объединенными силами, с большой пышностью, и направились к Орлеану. Наконец-то первая заветная мечта Жанны начала сбываться! Впервые в жизни мы, юноши, увидели настоящую армию, и ее вид произвел на нас внушительное,
Каждый из них был по-своему смел, дерзок и груб, но Ла Гир превосходил всех. В сущности, это были знаменитые, признанные разбойники; вследствие долгой привычки к беззаконию они совершенно утратили способность повиноваться, да и вряд ли у них была такая способность. Король строго-настрого приказал им «во всем слушаться Жанны, ничего не предпринимать без ее ведома и согласия».
Напрасные усилия! Для этих вольных птиц не существовало законов. Они редко слушались даже самого короля и никогда не подчинялись ему, если это их не устраивало. И теперь повиноваться Деве? Во-первых, они вообще не умели повиноваться ни ей, ни кому-либо другому; во-вторых, разве могли они относиться всерьез к военным способностям этой деревенской семнадцатилетней девчонки, которая училась сложному и кровавому военному ремеслу – где? На пастбищах, присматривая за овцами.
Они и не думали повиноваться ей, за исключением тех случаев, когда собственный опыт и знания подсказывали им, что требования Жанны правильны, разумны и не противоречат логике военного дела. Подлежат ли они осуждению? Думаю, что нет. Закаленные, бывалые воины – люди практичные и сообразительные. Не так-то легко поверить в способность неопытной девушки составлять планы кампаний и командовать войсками. Ни один генерал в мире не мог отнестись к Жанне серьезно (с военной точки зрения) до тех пор, пока она не сняла осаду Орлеана и не отличилась в боях на Луаре.
Быть может они не считались с ней? Далеко не так. Они дорожили Жанной, как плодородная земля дорожит солнцем, и надеялись, что с ее помощью урожай будет богатым, но снимать его надлежит им, а не ей. Они чувствовали к Жанне глубокое, суеверное почтение, полагая, что она в состоянии свершить нечто сверхъестественное, в чем они сами были бессильны. Да, она может вдохнуть жизнь и храбрость в жалкие остатки их поверженных армий и превратить солдат в героев.
По их мнению, с Жанной они были все, без нее – ничто. Конечно, она могла вдохновить солдат и сделать их боеспособными, но сражаться самой? – Чепуха! Это уж дело генералов. Будут драться они, генералы, и под водительством Жанны придут к победе. Таковы были их суждения – подсознательный вывод из ее ответа доминиканцу.
И они пошли на хитрость. Жанна ясно представляла себе картину будущих военных действий. Она намеревалась смело двинуться на Орлеан по северному берегу Луары. Такой приказ она и отдала генералам. Но они решили про себя: эта мысль – безумие, это грубая ошибка; ничего другого и нельзя было ожидать от ребенка, не разбирающегося в военном искусстве. Они тайком донесли об этом бастарду Орлеанскому. Тот также признал план нелепым – во всяком случае, таково было его мнение – и неофициально посоветовал генералам не подчиняться приказу.