Жанна д'Арк
Шрифт:
Эта ежедневная злобная травля, это жестокое преследование беззащитной девушки, пленницы в цепях, продолжались без конца. Достойная забава, нечего сказать! Свора кровожадных собак-волкодавов, преследующая котенка! Могу засвидетельствовать под присягой – это было так, именно так с первого и до последнего дня! Когда останки бедной Жаняы пролежали в могиле уже целую четверть столетия, папа римский снова созвал особый суд, чтобы пересмотреть это дело, и лишь тогда только справедливый приговор очистил ее прославленное имя от пятен и грязи и заклеймил приговор и поведение Руанского трибунала плевком вечного позора. Маншон и некоторые
«Когда Жанна давала показания о своих видениях, ее прерывали чуть ли не на каждом слове. Ее мучили бесконечными допросами о всевозможных вещах. Почти ежедневно утренний допрос продолжался три-четыре часа; потом из протоколов утреннего допроса извлекали наиболее трудные и щекотливые пункты, и они служили материалом для последующих допросов в послеобеденное время, также длившихся два-три часа. Поминутно они перескакивали с одного предмета на другой; и несмотря на это, она неизменно отвечала с поражающей мудростью и необыкновенной точностью. Часто она поправляла судей, замечая: „Но я уже однажды отвечала вам на этот вопрос, потрудитесь заглянуть в протокол“, – и отсылала их ко мне».
А вот показания одного из судей Жанны; читая их, помните, что речь идет не о двух-трех днях, а о долгой веренице тяжелых, мучительных дней:
«Они задавали ей свои мудрые вопросы, и она превосходно отвечала. Иногда допрашивающие меняли тактику и, внезапно разорвав логическую цепь мыслей, переключали ее внимание на иной предмет, дабы убедиться, не будет ли она противоречить сама себе. Они изнуряли ее в течение нескольких часов беспрерывными допросами, которые даже для самих судей были утомительны. Из сетей, которые на нее набрасывали, с трудом выпутался бы самый искусный человек. Она же давала свои ответы с величайшей осмотрительностью, и ее эрудиция была совершенной в такой степени, что все эти три недели я думал, не действует ли она по вдохновению свыше».
Ну что, разве не была она одарена таким умом, как я описал? Видите, что показали эти священники под присягой, эти служители церкви, избранные для ужасного суда по заслугам своей учености, опытности, остроты практического разума и непримиримого предубеждения против подсудимой. Они приравнивают эту бедную деревенскую девушку, почти подростка, к целой коллегии из шестидесяти двух ученейших мужей; более того – они ее одну ставят выше их всех! А разве это не так? Они – из Парижского университета, а она – из овчарни и коровника! О да, она была велика, она была недосягаема! Понадобилось шесть тысяч лет, чтобы породить такое чудо, но и через пятьдесят тысяч лет оно не повторится. Таково мое мнение.
Глава VII
Третье заседание суда происходило в том же просторном замковом зале на следующий день, 24 февраля. Как оно началось? Да так же, как и вчера. Когда все было подготовлено и шестьдесят два церковника в судейских мантиях уселись в кресла, а стража и блюстители порядка заняли свои обычные места, Кошон, обратившись к Жанне с высоты своего трона, приказал ей возложить руки на евангелие и поклясться говорить только правду, ничего
Жанна вся вспыхнула и поднялась; поднялась и стояла, величественная и благородная, повернувшись лицом к епископу.
– Побойтесь бога, что вы делаете, ваше преосвященство! – воскликнула она. – Вы – мой судья, а берете на себя такую ответственность! Вы слишком много себе позволяете.
Это вызвало всеобщее замешательство; Кошон, заикаясь от гнева, заявил, что если она не подчинится, приговор ей будет вынесен немедленно. Кровь застыла у меня в жилах, и я заметил, как побледнели многие присутствующие: ведь это означало сожжение на костре! Но Жанна держалась гордо и отвечала ему без малейшего смущения:
– Все духовенство Парижа и Руана не может осудить меня, вам не дано на это права!
Поднялся невероятный шум: крики, ругань, аплодисменты. Жанна опустилась на скамью. Разъяренный епископ требовал присяги. Жанна сказала:
– Я уже приняла присягу. Этого достаточно.
– Отказываясь дать клятву, ты навлекаешь на себя подозрения! – завопил епископ.
– Пусть будет так. Я поклялась – и этого достаточно.
Кошон продолжал настаивать. Жанна ответила, что будет «говорить лишь то, что знает, однако, не все, что знает».
Ее мучитель не сдавался. И тогда она тихо промолвила:
– Я пришла от бога, и здесь мне нечего больше делать. Возвратите меня к богу, пославшему меня.
Горько было это слышать; ее слова означали: вы хотите отнять у меня жизнь, – берите ее и оставьте в покое мою душу.
Епископ все еще бушевал:
– Еще раз приказываю тебе...
Жанна спокойно прервала его: «Переходите к следующему», – и Кошон вышел из борьбы; но на этот раз он отступил, соблюдая видимость приличий, и предложил компромисс. Жанна, быстро сообразив, усмотрела в этом некоторую защиту для себя и охотно приняла предложение. Она должна была поклясться говорить правду «касательно всего, записанного в обвинительном акте». Теперь ее уже не могли увлечь в сторону; отныне в безбрежном море вопросов был проложен какой-то курс – и она его будет держаться. Уступка была большей, чем показалось вначале епископу; он не мог ее честно выполнить и явно досадовал.
По его приказанию Бопер возобновил допрос. Поскольку в это время был великий пост, представлялся случай уличить Жанну в нарушении религиозного обряда. Я мог бы заранее предсказать ему неудачу. Еще бы, ведь ее вера была ее жизнью!
– Когда ты в последний раз пила или ела?
Если бы с ее уст сорвался хоть малейший намек, что она принимала пищу, то ни ее молодость, ни тот факт, что она изголодалась в тюрьме, не избавили бы ее от опасного подозрения в неуважении к уставу церкви.
– Я не ела и не пила со вчерашнего полудня. Священник снова перешел к «голосам».
– Когда ты в последний раз слышала «голос»?
– Вчера и сегодня.
– В какое время?
– Вчера он послышался мне утром.
– Что ты делала тогда?
– Я спала, и он разбудил меня.
– Как разбудил? Коснувшись плеча? – Нет, он не прикасался ко мне.
– Благодарила ты его? Преклонила колени?
Вы, вероятно, догадываетесь, что он имел в виду дьявола и, конечно, надеялся, что постепенно ему удастся доказать, что она поклонялась сатане и служила заклятому врагу господа бога и всего рода человеческого.